Перенесение на камне

И тут ожила мама. И видно было, что ярости в ней клокочет не меньше, чем только что клокотало в папе. Но у женщины ярость не так взыгрывает как у мужчины, не хватает она, не дергает, пинка не дает (хотя иногда бывает и так, если уж совсем допечь!). Мама вплотную приблизилась к старухе. Голос ее злобно-шелестящий, видимо впервые таким слышали папа и Антон. Они с удивлением воззрились на маму. Будто и само явление старухи по сравнению с видом шипящей мамы отступило на второй план.

– Нет, мы не сядем рядком! – проскрежетала мама и таки дернула старуху за волосы, – Я оч-чень прошу вас выйти вон добровольно. Иначе вас выведут с милицией!..

Ох уж эти женщины...

– Сударыня, – ласково обратилась старуха к маме, – уж коли танки не могут, а уж милиция-то... Успокойтесь. И все-таки, поговорим ладком, пусть хоть и стоя. Итак! – старуха в упор смотрела на маму и, похоже, ярость в маме начала затихать, – скажите-ка мне... а! россказни!.. Ну так скажите: вы довольны своим сыном?

– Ну, в общем, это, в общем – да, ответила мама, ответила уже не скрипяще-скрежетаще.

– А мой вид вас не удручает? Ведь я действительно его совесть. Не бойся, – старуха полуобернулась к Антону, – не бойся, ябедничать не буду, я ведь вообще ябедничать не могу, даже если захочу – ничего не выйдет, язык отнимется. Я только одного человека обличать могу – тебя.

– А в чем дело? – встрял папа. – О чем это вы, о чем ябедничать?

– Так раз не могу, значит и не о чем. Ладно, продолжим, – теперь старуха глядела одновременно на папу и на маму, – Вы хотите, чтобы ваш сын был честным, благородным, добрым?

– Конечно, – сказала мама и сделала наступательный шаг в сторону старухи.

– Ну так отчего же я, его совесть, такая, какую вы видите?

– Нет, ну это уже слишком! – опять взъярилась мама. -

Стоим тут с этой... Какие-то разговоры дурацкие ведем! Еще и слушаем ее... Да ты мужчина, наконец, или кто?! – вдруг заорала она на папу. – Да выкинь ее, наконец!..

– Он мужчина, сударыня, – морщась, сказала старуха, – но...

– Никаких "но"! – слезы появились на глазах у мамы. – Я не знаю где и в какой помойке вас валяли...

– Зато я знаю, – перебила маму старуха, – да-да-да, плачьте. Только о другом бы были ваши слезы, а не о том, что я вас досаждаю... Да!.. И я не отстану от вас!.. Потому что вот он!.. вот он! вот он стоит, сын ваш, уже теперь негодяй из негодяев... да! И жив он еще потому что покровитель его небесный, великий святой земли русской на камне, слышите вы, творческие люди, интеллигенты!.. да, на камне через океан переплывающий, к нам приплывающий, на Русь святую... Антоний Римлянин, покровитель его, вашего сыночка. Да, да! Ему Антонию Римлянину благодаря и жив он, ваш негодяй, по его, Антония Римлянина, молитве...

Не стал папа на этот раз перечить старухе, не стал затыкать ей рот, хотя она очень возвысила свой голос и даже, можно сказать, грубо возвысила, а слова "творческие люди, интеллигенты" из ее вонючего рта ну прямо плевком ощущались... "Негодяй какой-то, Антоний Римлянин на камне... – к чему это, о чем она?.." А старуха продолжала бушевать:

– Ну так задали мы вопрос сынку вашему, а он вон, молчит, все думает, может это все во сне... На яву! Молчит, а я за него отвечу, вот его ответ: "А зачем мне быть добрым, честным и так далее?"

– Это не его, это ваш ответ, – отчеканил папа.

– Не-ет, это его ответ, уж я-то знаю. Как видите, его ответ для вас вопросом вышел. Что ответите? А?

– Чего отвечать-то? – спросил папа. – Зачем быть добрым и честным? Я даже не найду, что тут ответить, глупо даже.

– А меж тем, вопрос не так глуп и надо бы найти, что ответить. Так вот, сын ваш так отвечает на вашу возмущенную растерянность: "Добро и прочие ваши штучки вроде честности не приносят никакой пользы. Зло и ложь гораздо выгоднее. Обманул – чего-то приобрел, а правду сказал– сплошь да рядом потерял. Ну так и зачем правду говорить? А?" На зло нас толкает потребность выгоды. А на добро? Потребность добра? Да откуда же ей в нас взяться? А вещь она есть! Это она сейчас возмутилась в вас, что вы даже ответа на простой вопрос не нашли. Только Бог в нас мог ее вложить. Больше сей потребности взяться неоткуда. И эта потребность добра есть я, – старуха сказала последнюю фразу просто и неторжественно, но все вздрогнули. Теперь только папа вгляделся в виновницу немыслимой ситуации. И ему показалось, что даже в безобразии ее, благодаря проникновенным глазам и голосу, от которого вздрагиваешь, было что-то величественное.