Переодетый генерал

Прежде всего Вершигора вглядывается в самого себя. Он преподает в Академии Генерального штаба. Казенная заданность доктрин и обстановка иерархического чинопочитания претят его вольнолюбивой натуре. В этом откровенно признается своему питомцу «Живу научно — чиновной жизнью, будь она проклята, — вздыхает Вершигора, — делаю нелюбимое дело и удивляюсь, до чего я обмельчал, что не хватает силы сбросить с себя эту обузу вместе с генеральскими погонами. Вернее, боюсь, что их могут снять вместе со шкурой. А шкура-то своя собственная и даже для высоких идей и мечтаний ее не охота портить; тем более что она может еще пригодиться для высших актов и деяний».

К началу 60-х годов, когда писатель подвергается гонениям за гражданскую смелость в защите винницких партизан, а также за правдивость партизанских летописей, он рвет многие связи в прежнем военном окружении. «Денег нет ни копья, — сообщает он Зеболовым. — Думаю, что это хорошо. Живется голодновато, но внутреннее удовлетворение растет. Чувствую, что вырываюсь из этой необуржуазной касты, в которую я никогда не стремился».

«Письма пишите подлинней, — наставляет он Зеболова и его жену Лизу, — но с учетом, что они читаются одним паскудным учреждением, на которое мне с… хотелось с некоторых пор…»

Но брань не способна хоть как-то повлиять на «паскудное учреждение». Своими «вахтерскими» обязанностями манкировать оно не собирается. «Володя! — вынужденно констатирует Вершигора в другой раз. — Письмо получил — сразу отвечаю, как отвечал на все предыдущие письма и твоему другу. Но действительно что-то не того. Или твои тоже перехватывают? Но я от тебя не получал уже 3–4 месяца».

Примечательны здесь упоминания о «друге». После трех лет доработок и маринования в инстанциях вышедшая вторым исправленным и дополненным изданием лауреатская книга «Люди с чистой совестью» подвергалась новому туру публичных избиений и шельмований.

В эту сложную пору недавние разведчики помогали своему командиру. Владимир Зеболов, в частности, вербовал среди бывших партизан охотников, которые писали в органы печати и руководящие инстанции письма в поддержку книги. Одним из таких людей и был упомянутый «друг».

Такие действия были вынужденной самообороной. Потому что среди бывших партизан явились приверженцы другого стана. Некоторые ортодоксы, карьеристы и мелкие завистники готовы были в угоду «генеральной линии» чернить правдивую книгу и даже требовать ее запрета.

В печати и на собраниях при этом били барабанную дробь и пускались в ход самые разнообразные домыслы и кривотолки. К примеру — будто Вершигора противопоставляет украинское партизанское движение белорусскому, чернит последнее и намеренно стравливает два братских народа. Вершигора писал, разумеется, об Украине, но в отступление от темы книги готов был даже и печатно особо высказаться о заслугах белорусских собратьев и повиниться, что в книге не уделил им должного внимания. Но тех, кому назначались публичные экзекуции, до печатных трибун не допускали. Казнимый права на ответное слово не имел.

Вот тут-то и требовалась партизанская солидарность — поддержка письмами с мест, «голос народа». Зеболов с охотой и страстью эту задачу исполнял. А цели и «адреса» они намечали вместе. Это было уже литературное «партизанство» в борьбе за право говорить истину и без прикрас изображать войну.

«Как дела с письмами? — спрашивает Вершигора. — Теперь в свете последних событий особенно интересно было бы, чтоб письма были из Белоруссии. Я хотел было извиниться перед белорусскими партизанами за то, что проглядел и умалил их боевые дела… И то не печатают. Совсем прижали к ногтю».

Самыми ходовыми и убийственными из тогдашних политических обвинений были два. Недооценка организующей и направляющей роли ленинско-сталинской партии и воспевание ее врагов.

В обоих случаях при этом автору лауреатской книги так или иначе вменяли в вину масштабы и характер изображения фигуры комиссара соединения Руднева.

Семен Васильевич Руднев только незадолго до начала войны был освобожден из сталинских лагерей. Организовал партизанский отряд, который примкнул к Сумскому соединению Ковпака. В свои 44 года отличался внешней и внутренней привлекательностью, разносторонней одаренностью, храбростью, умелым подходом к людям, глубиной и гибкостью в понимании боевой обстановки. С октября 1941-го по август 1943 года был, пожалуй, самым ярким и авторитетным руководителем в партизанском соединении.

Люди чувствовали силу и необычность этой натуры и тянулись к нему. Выделял многоопытный Руднев и безрукого разведчика Зеболова. Ценил в нем внутреннюю чистоту и надежность. «Полюбил так, — сказано у Вершигоры в книге, — как может полюбить человек, знающий толк в людях».

Зеболов знал это отношение к себе Руднева и с тем большим энтузиазмом отыскивал и поставлял защитников созданного образа.