Перепелка — птица полевая

Такой же у него и дядя Сергей. Того уже из Ульяновска арканом не притащишь. Пусть, кому-то надо и в городе жить! Зачем искать второе счастье, когда одного хватает. Брат всегда на колесах. Его на одном месте не удержишь — ездит и ездит. Вот не успели Миколю Нарваткину поставить фундамент, а хозяин уже считает, что он глубоко пустил свой жизненный корень. А когда есть фундамент — поднимется и сам дом.

Вспоминая об этом, Числав и не заметил, как дошел до Петровки. Дома, как и раньше, без хозяев. Это было видно по разбитым окнам и просевшим крышам. Только один новый сосновый дом улыбался крашенными наличниками. Его хозяин — Витя Пичинкин. Числав зашел к нему.

Витя складывал голландку, отец его, Федор Иванович, обедал за столом. Стали беседовать от том, о сём.

— Как будем теперича жить без Ферапонта Нилыча? Он был мне закадычным другом. Бывало, когда заглядывал к нам на кордон, я всегда встречал его радушно.

Числав тяжело закашлял, будто в горле у него застряла кость.

— Ничего, дядя Федя, не сделаешь. Вот немного окрепнем, тогда и за дела примемся… — И сменил тему разговора: — Ты что, сейчас оставишь лес, с Витей в деревню переедешь?

— Это как он нас позовет, — старший Пичинкин посмотрел искоса на сына, который месил глину. — Да, честно сказать, с бабкой нам и там, на кордоне, неплохо. А уж если в Петровку переедем — лес снова будет под рукой. Сейчас мы, Числав Ферапонтыч, не молодые — по-волчьи не будем менять места…

Витя в разговор не встревал. Замесил глину, наполнил полведра, начал класть печь. Наконец, обратился к Числаву:

— Какие у тебя планы? Займешь место инженера?

Кизаев уехал жить в свой Кочелай, там уже и работу нашел.

— Вечканов приглашал по этому поводу, да пока ничего ему не обещал. Суру на кого оставишь? Не только без рыбы останемся — вскоре и выйти некуда будет.

— Ты правильно говоришь, — садясь к окну, сказал Федор Иванович. — По частям истопчем красоту — тогда, считай, внуки нас проклянут. Если тебе нравится быть инспектором, зачем оставлять эту должность? Машинным маслом успеешь руки испачкать. А вот возвратить для людей красоту природы — чем можно их отблагодарить лучше? Она, эта красота, под нашим носом, да, к сожалению, у воров длинные руки. Руби их, и все будут тебя уважать…

— Ну-у, отец, ты только бы руки рубил, — Вите даже стало не по себе от услышанного. Тогда заброшенные деревни кто возродит? Безрукие? — И обращаясь уже к Числаву: — Ты навестить нас пришел или какие-нибудь дела провертываешь?

— Дело есть, Витек, дело… Хочу тебя и Миколя Нарваткина спросить: браконьеров ловить не пойдем? Сто прорубей вырыли, черти, на Суре.

— Почему бы не выйти? Это неплохое дело. Только Миколя сегодня не найдешь. Уехал в Кочелай за шифером. Вот приедет, поговорю с ним. Думаю, поможет, он наш человек.

— Наш-то наш, да чужую жену загробастал. Что он, девушку не мог найти — в такой скандал влез? — вступил в разговор старший Пичинкин.

— Это, отец, не наше дело. Пусть Миколь с Розой как-нибудь сами, без нас, разберутся, — сказал Виктор.

— Тогда и ты к чужой жене привяжешься? Смотри у меня, ребра поломаю!

— Поломаешь, поломаешь… Сначала глину подай. Если так будешь чесать языком, то до утра печь не сложим.

Числав хотел было уйти — людям некогда, но здесь неожиданно стукнули в сенную дверь. Витя сполоснул руки и вышел открывать. Зашел с девушкой, которая была вся в снегу. Судосев сразу узнал ее. Это была внучка Филиппа Куторкина, Сима, которая с родителями живет в Саранске, во время учебы Витя жил у них.

— Вот ты спрашиваешь, где невесты? — старший Пичинкин окинул сына теплым взглядом и, повернувшись к Числаву, с хитринкой спросил: — Свадьбу, никак, сегодня справим? Так, красавица?

Девушка, с которой Виктор уже успел снять пальто, опустила голову.

— Ты, отец, вновь с теми же насмешками, — буркнул Витя.

— Тогда я пошел, до свидания, — Судосев не стал тянуть время, ему еще нужно попасть в Кочелай. Повернулся к гостье, тихо произнес: — Светлого счастья вам в этом доме…

Витя кивнул, словно этим уверял: как же не будет счастья, если невеста сама ласточкой прилетела, и он ее никогда, уже никогда не отпустит.

* * *

С сильными морозами, как из-под жернова сыплющейся мукой, завьюжили метели. Словно не поземка несла их, а тысячи чертей накинулись. У-ув-авв-увв! — стонало-причитало вокруг, все живое пугало.

Съежилась и Вармазейка. Где тут по улице гулять — дети из домов не выходили. Выйдешь — без носа останешься, заморозишь.

Сергей с Валерой третий день не учились — школу закрыли. Сидят парнишки на печи и играют в бобы. Этими бобами бабушка гадает, раньше их не разрешала и руками трогать. Смотрела, смотрела — ничем их не унять, взмахнула рукой: «Играйте уж, окаянные, силу гадания все равно отняли…»

Где детские игры — там и драки. Сергей схватил горсть бобов и сразу же в лоб брату. Старший тоже не остался без сдачи — по уху младшего шлепнул. Вышла из передней мать, взяла веник и давай их лупить. Не зашла бы бабка, такой рёв начался — хоть из дома убегай.

Только зашла она, и сразу же к внукам:

— Вы почему на улицу не идете? Там хоть босиком бегай…