Перепелка — птица полевая

У Окси сердце обливалось кровью. Сын последний кусок изо рта выхватил! Ни стыда, ни совести. Дело не в деньгах — плюнул сын в душу, вот в чем беда!

Правда, зло кипело недолго. Любая мать за детей переживает. Сын пристрастился к водке — выходит, и она в этом виновата. Вовремя не остановила, даже и сейчас иногда ему подносит. Утром встанут Захар с Олегом — она им по граненому. Знает: если не опохмелиться, сердце может не выдержать. Без пенсии от голода они не умрут — немного мяса есть. А вот если вывернут подушку… Туда, думается, Захар не полезет. А полезет, вряд ли найдет — деньги в пуху, в самой середине.

Глубоко задумавшись, Окся дошла до клуба и остановилась передохнуть. У крыльца разговаривали две женщины. Точнее сказать, говорила полная, которая стояла к ней спиной, вторая — высокая и худая — смотрела на Оксю. Наконец-то молодая о чем-то зашептала. Собеседница повернула голову и, взмахнув рукой, произнесла:

— Ой, мамаша, а я к тебе хотела пойти!..

— Почему пешком, чай, подвезли бы. В новой машине, говорят, сноха приехала — Оксе почему-то вспомнилась перебранка с Олдой.

— Узнала меня, баб Окся? — спросила вторая женщина.

— Где уж всех узнать, — вздохнула старушка. — В селе вон сколько молодых — за вашими лицами не угонишься.

— Да это я, Бодонь Галя.

— А-а, вон ты кто… Мать приехала навестить? Недавно я к ней заходила. На здоровье не жалуется. Это твой сын у ней?

— Мой, баб Окся, мой…

— А вот мои внуки напрочь меня забыли, — обиделась Окся и искоса взглянула на сноху. — Вон и Настя полгода не заходила. Куда деваться — старые никому не нужны… — Поправила платок и после некоторого молчания продолжила: — Покажи новую машину, что скрываешь?

Светло-синие «Жигули» стояли за клубом. Настя открыла дверцу и, показывая на покрытые ковриками сиденья, предложила свекрови сесть. Окся отпрянула, будто заставляли ее лезть в цветы. Шевеля тонкими губами, прошамкала:

— Вы, сноха, уж как-нибудь одни… Ни разу не садилась на такой лисапед, как-нибудь уж пешком. Хлеб пойду куплю, потом посмотрим.

И пошла в магазин, который стоял рядом с клубом.

Когда сели в машину, Окся подумала о снохе: «Смотри-ка, приехала и не навестила. Может, к матери заходила?» Слышала, Настя у них в районе главная над всеми клубами.

«А, может, зря ее укоряю? Зашла бы, сама призналась. Дела, видать, задержали, — попыталась оправдать сноху Окся. — Разве Настя плохой человек? Детей подняла, оба внука в институте учатся. Вадиму тоже плохих слов не говорила». Дошла до «Жигулей», мягко сказала:

— Магазин, сноха, закрыт. Идемте с Галей — яичницей вас угощу.

— Я тебе, мама, гостинцы привезла, о еде не беспокойся. Вот подождем немного, придет ухажер и поедем, — сказала Настя и подмигнула Гале. Та расхохоталась.

Баба Окся не поняла сноху и поэтому проворчала:

— Тебе уж и слово не скажи!

Галя ушла в клуб и вскоре вернулась с высоким мужчиной.

— Это мой жених, баба Окся. Он русский, не говорит по-эрзянски. Так, Юра?

— Я руз, я руз, — приветствуя старушку, дружелюбно улыбнулся незнакомец. Он был высокого роста, статный. Казалось, от него веяло открытостью и добродушием. С такими людьми легко и просто общаться.

— А я, сынок, мать Вадима Петровича, — садясь в машину, кичливо сказала Окся.

Гости долго не задержались. Юра спешил куда-то, снохе тоже, видимо, было неприятно от вида неказистого домика.

Проводив гостей, Окся распорола наволочку, засунула в мягкий пух руку, покрутила ею — ой! — деньги как в воду канули…

* * *

С самого утра у Казань Эмеля болел живот. Один раз вышел во двор, второй — все равно урчит. И голова тяжелая с похмелья. Вскипятил чай из сушеной черемухи, опоростал две кружки, но и это не помогло.

— Эх, варака11, как не вовремя летаешь! — начал он ругать жену, хотя хорошо знал, что та в это время моет полы в правлении.

С расстройства Эмель посмотрел в зеркало, висевшее на стене. Его недавно привезла из Саранска дочь Зина, — рот приоткрылся: перед ним стоял совсем не он, Емельян Спиридонович, а взъерошенный зверь! Лицо и глаза опухшие, волосы стоят дыбом, нос с солоницу и ворот рубахи в грязи.

— Ни-и-шке, это что такое? — вскрикнул от удивления старик.

Вчера глубокой ночью, когда он уже вздремнул в гараже, к нему заходили Бодонь Илько и Цыган Миколь. Не с пустыми руками — три бутылки приволокли. Эмель знал: цыган с городским другом поставил новый дом Киргизову. Днем старик их встретил в кузнице, где Судосев смастерил ему дверные петли.

Вдвоем они, как ржущие мерины, с ведра не опьянеют. А вот он, Эмель, со старой головой все перепутал. Хорошо, что домой дошел, в этакую слякоть ноги бы до Суры довели…

«Хоть рюмочку поднесла бы, больше не надо, — вновь упрекая жену, про себя подумал он. — Держит ведь, только куда спрятала, и черт не знает».

Зашел на кухню, перерыл все полки, в холодную печку нос совал — хоть умри, но, кроме конопляного масла, ничего нету.

«У-у, старая кобыла, лица бы твоего не видел. Все вы, вся ваша воронья семейка, одинаковы», — еще больше рассердился старик.

Потушил свет — на улице было уже светло. Прилег на лавку, прижал живот подушкой — чуть-чуть полегчало.