Перепелка — птица полевая

Числав прижался к трубе и зорко стал смотреть на пчельник. И… увидел Машукова. Тот бежал к нему, тяжело дыша, будто за ним гнались. Когда споткнулся, не заметил даже, как ветер сорвал с плеча полиэтиленовую накидку. Добежал до Судосева и трясучим голосом спросил:

— Кто пчел тревожит?

Увидел обрез — глаза забегали.

— Испугался? Думаешь, спрятал — не найдут? — Числав провел под носом Машукова пахнущее порохом оружие. Усмехнувшись, добавил: — Ай да ястреб!

— Что прятал? Какой я ястреб? Я здесь ульи стерегу! — сторож будто шилом пронзил инспектора злым взглядом. Числав только сейчас увидел: глаз Машукова один наверху, правый — чуть ли около носа. И сразу же мелькнуло у него в голове: такой был взгляд и у того душмана, которого он брал в плен. Тот тоже пылал злобой.

— Не знаешь, кто палил? — допытывался Судосев.

— Я за всеми не услежу. Сказал тебе, вон их сколько! — Машуков махнул в сторону леса, откуда на них смотрели трубопроводчики.

— Спасибо и за это! Тогда иди, твои пчелы уже проснулись… Встречу председателя — скажу, что твой Машуков не только пчел стережет, но и рыбу.

В резиновых сапогах шлепая по вязнущей глине, он заторопился к своему жилью. Дошел до оврага, где недавно чуть не упал, поднял полиэтиленовый плащ — тот весь был в грязи. Плюнул от досады и обратно бросил.

Числав зажег спичку, закурил. К сигаретам он привык в Афганистане, где нервы совсем было расшатались. Расслабляться, если даже по нужде, и то с автоматом выходил. Там не видно было, кто друг, а кто — враг. На лица все одинаковые. Днем идут с тобой в дозор, ночью, того и гляди, вонзят нож в спину….

Числаву вспомнился последний бой, когда его ранили. Тогда они на двух танках и четырех БТР-х выдвинулись к кишлаку, где засели душманы. Вскоре один танк подорвался на мине… С Сашей Полевкиным Числав укрылся за большой валун и стал отстреливаться. Эзк, эзк, эзк! — свистели над ними пули. Душманы патронов не жалели. Поблизости кто-то из товарищей застонал. Числав подполз к яме, заваленной наполовину камнями, и увидел: Вельматов дрался с долговязым душманом. Судосев подскочил и прикладом ударил бородатого. Как раз это время с пригорка сверкнул режущий глаза огонь. Числава будто кипятком ошпарили, и он потерял сознание…

… Судосев достал плащ из трубы, засунул в карман пачку патронов, взял обрез и направился к водопроводчикам. Те в дощатой будке играли в карты. Один из них поставил перед ним кружку чаю. Судосев и раньше видел его с удочкой около реки. Работает, наверно, на тракторе — однажды пригонял его мыть к Суре. Числав прогнал мужика, сказав, что реке и так солярки хватает.

— Мужики, я к вам за помощью. Не плеснете немного бензина? Долг потом привезу, не обману, — обратился он к мужикам.

Те во все горло захохотали, будто он сказал что-то не то.

— Как не плеснуть — плеснем! Мы ведь в одной стране живем, — ответил тракторист. И неожиданно спросил: — Что, поймал «пушкаря»?

— Нет, не поймал. Только догадался — стреляет он. А ты об этом откуда знаешь? — удивился Судосев.

— Эта пальба не дает нам спать. Недавно встретил любителя меда, — парень махнул рукой в сторону угла будки, так, видимо, показывал на пчельник, — и сказал ему: не оставишь стрельбу, к дереву привяжем. С кривоногой кралей…

Числав и раньше слышал: Машуков живет с какой-то женщиной, хоть свадьбы у них не было. В селе говорили, что она ездит к нему из города.

Картежники в разговор не вмешивались, но сами, это было видно, старались не пропустить ни слова.

— Друзья, — вновь обратился к ним Судосев, — с берега трубу не отвезете?

Те молчали, только один не удержался и сказал недовольно:

— Э-э, об этом в Саранске одного начальника попроси. Он хозяин. Себе на дачу оставил. — И велел трактористу: — Иди налей ему, в бочке осталось немного. Видать, он был среди них старший.

Когда Числав вернулся к лодке, по Суре будто и дождь не прошел: вода сверкала, в прибрежном ивняке пели птицы.

Раскрыл сумку, хотел туда было положить обрез. Увидел превратившийся в кисель кусок хлеба и расстроился. Вспомнил сына Максима. Тот каждый раз ждал от него «подарок» от лесного зайца.

Так он звал хлеб, который Числав оставлял с обедов. Сейчас без «подарка» придется возвращаться. «Потом когда-нибудь возьму Максимку с собой, пусть посмотрит на живую красоту природы. Ему здесь жить, на Суре, и продолжать мое дело», — успокаивал себя Судосев, наклонясь к мотору.

* * *

Из больницы Ферапонта Нилыча выписали через три недели. Сыну не стал сообщать о выписке, домой собрался пешком, вдоль Суры, где ездят только на лошадях и где легче идти пешком.

Саму реку он не видел, она скрыта ивняком и черемухой. Деревья стояли понурые, словно о чем-то думали. По левой стороне раскинулось ржаное поле. За ним зеленел лес. С этой стороны белели кирпичный домик и два сарая. Здесь когда-то располагался аэродром, сейчас их колхоз там хранит удобрения.