Переписать сценарий

— Симона Сергеевна! Умоляю! Всего один вечер! Вы же обещали спеть! — флаг-офицер штаба адмирала Макарова, мичман Бурачек, добровольно взявший на себя роль хлебосольного хозяина, был искренне огорчен объявлением о немедленном отправлении гостей во Владивосток.

— Уважаемый Павел Павлович, — Симона взяла юного мичмана под локоть, отчего тот потупился и заалел, как маков цвет, — у Вас служба, и мы тоже… на работе. Нас срочно ждут во Владивостоке, ведь сейчас наш катер — единственное средство связи с внешним миром, которой больше нет в Порт-Артуре. У Степана Осиповича, и у меня лично, есть к Вам, очень важное поручение. Вот это — радиостанция дальней связи «Айком IC-78». Она обеспечит связь с нашим кораблем, а когда мы дойдём — связь Порт-Артура с Владивостоком. Она будет находиться только у Вас, под Вашим контролем, и Вашей ответственностью. Никто, кроме Вас, и адмирала Макарова не должен видеть эту радиостанцию, и тем более, — прикасаться к ней. В случае опасности — уничтожить. А работать с ней очень просто, я сейчас покажу…

Глава 45 Вихри враждебные…

В погоне за справедливостью немало невиновных затоптано. Но их затоптали за правое дело, что является большим утешением.

Массовый террор, который позже назовут «первой русской революцией», спровоцированный суицидальной политикой царского кабинета, щедро оплаченный «нашими западными партнёрами», рос вширь, и вглубь.

Так называемая «русская интеллигенция», которую всегда отличали две особенности — абсолютная личная безответственность и зависть к обитателям коридоров власти, шумно рукоплескала каждой новой смерти неправильных монархистов, и буквально, носила на руках правильных революционеров, называя их «борцами за свободу и счастье трудового народа».

В этом смысле русская интеллигенция начала XX-го века ничем не отличалась от русской интеллигенции конца XX-го столетия. Она точно так же, в «святые девяностые» называла «борцами за свободу» кавказских и арабских террористов, убивающих российских солдат и офицеров, взрывающих бомбы в метро, и в жилых домах, захватывающих театры и школы.

Единственными островками безопасности, где пока царило относительное спокойствие, были предприятия, взятые под покровительство детективно-охранным бюро Зубатова. Лишние «отверстия» в различных частях тела, которые с завидной регулярностью приобретали террористы, планировавшие атаки на эти предприятия, быстро и качественно убедили их революционных коллег обходить за три квартала фирменный вензель Зубатова, выставляемый в качестве обозначения его зон ответственности.

Чтобы этот вензель появился на воротах и дверях, одних денег было недостаточно.

— Аполлинарий Изотович, перестаньте юродствовать, и поднимитесь с колен, — устало бросил Зубатов, присаживаясь на край стола, — я уже сто раз Вам сказал, повторю сто первый — ваше дело не сбалансировано, поэтому не может быть взято под нашу опеку.

— Сергей Васильевич, отец родной, не губи! — дородный, с окладистой бородой и напомаженной шевелюрой купец, будто сошедший с одноименной картины художника Бориса Михайловича Кустодиева, со скоростью призёра параолимпиады, не поднимаясь на ноги, пропахал расстояние до сыщика, и попытался схватить его за руку, — ведь разорят, ироды, как есть разорят! Третьего дня опять приходили! Грозились петуха под крышу пустить!..

— Аполлинарий Изотович, криминальными делами занимается полиция. Обращайтесь в околоток. Мы же, помогаем только тем предпринимателям, общественная польза от деятельности которых, соответствует их личной выгоде, или превышает оную.

— Так, Сергей Васильевич! Я же, всегда рад был, да недосуг. Однако, когда в церкву иду, как есть, рубль гривенниками раздам. И сиротку давеча приютил, у которой мамка помёрла…

— Аполлинарий Изотович, Ваши доходы позволяют Вам не одну сиротку, а целый сиротский дом безбедно содержать. Кто или что, Вам мешает, нормальные условия труда для ваших же работников создать? А на вашей мануфактуре, простите, средневековье какое-то! Сами-то читали отчёт фабричного инспектора? — и Зубатов, перегнувшись через стол, достал зеленую папку, при виде которой купец сжался и стал как будто меньше ростом.