А. — филолог, историк культуры, историк христианства, переводчик и комментатор Св. Писания, классических и средневековых авторов и чрезвычайно своеобразный мыслитель. Мысль А. трудно разместить в общей диспозиции современных философских направлений; ее место уникально. Ее трудно «суммировать», поскольку она не представляет собой какой‑то последовательной «теории», оперирующей установленными «концептами». Позиция А. — мыслителя — не конструирование нек. формализованных обобщающих схем, а «служба понимания»: мысль А.
Круг исследовательских и переводческих интересов А. представляется необозримым, однако он отнюдь не эклектичен: все его темы связаны с судьбой европейской (шире, средиземноморской) цивилизации как цивилизации христианской, начиная с двух ее истоков — Афин и Иерусалима, античной и библейской традиции (исследование Плутарха, переводы Платона и ветхозаветных книг), через их синтез в раннехристианское время (новозаветная герменевтика, исследования арамейских источников НЗ, перевод и комментарий канонических Евангелий), через латинское (переводы св. Фомы Аквинского, латинской гимнографии, исследование схоластики) и византийское (не только греческое — переводы литургической поэзии, но также сирийское и коптское) Средневековье вплоть до самых значительных явлений XX в. (критика Шпенглера, Юнга, Хайдеггера, обзоры неотомистской мысли и т. д.). А. просматривает сквозные линии, своего рода архитектонику человеческой культуры (история «риторической культуры» в целом, судьба отдельных жанров), в центре которой стоит
Общий метод А. контрастен т. наз. «строгим» (т. е. ориентирующимся на естественно — научную парадигму) гуманитарным методам типа структурализма или формализма. Не менее контрастен он и легализованному постмодернистской эпохой субъективной произвольности. Язык его исследований — не специальный сциентистский диалект с характерными ключевыми словами — идеями типа бахтинской «полифонии». Терминологичность языка А. невысока: его слово — «человеческое слово», риторически обработанное и семантически углубленное, причем углубленное не столько его этимологией (как это привычно для мысли XX века), сколько его историей: традицией его философского и богословского узуса. «Строгость» языка А. состоит в огромной взыскательности при употреблении «больших слов», «слов культуры» (таких, как «любовь»), в очищении их от бытовых и беллетристических искажений и уплощений.