Переписка

Сегодня получил от Вас ответ на мое письмо о сборнике Никифорова, но до получения этого ответа сделал уже все, что просил Никифоров, то есть выправил и послал ему статью через Лидию Ивановну Веселитскую, которая приехала к Татьяне Львовне и теперь, пожалуй, - у Вас, в Ясной Поляне. Я знаю, что сборники вреда не принесут, но они беспокоят и изнуряют писателей, - людей очень бедных и столько нуждающихся, что для них и для самих можно бы делать сборники. А эти сборщики еще с них тянут и выпускают книги, которые не идут в продаже и не окупают расходов на печать и бумагу, и выходит, что с бедных людей - писателей - собран сбор в размере, какого богачи не дают, а бедным людям - мужикам от этого нет никакой пользы, потому что книги не окупаются и поступлений в мужичью кассу нет. Значит, писатели обобраны напрасно, и это жаль, и продолжать этого не нужно, ибо в этом есть глупость и вред; а между тем за сборщичество берутся люди слишком наивные, и они не видят, что делают, и начали уже конкурировать друг с другом, как Знаменская Божья матерь с Боголюбскою. "Ходите в свете" идет приманкою в сборнике Хирьякова или Сибирякова, а теперь ее же еще пустит у себя Никифоров, и пойдут уже не Знаменская на Боголюбскую, а прямо "сами на ся"... К чему же это делать и зачем делающим не раскрывать ясно то, что они делают без понятия, по одной своей фантазерской наивности? Я не могу молчать, когда вижу такое делание, и всегда стараюсь его осветить и воздержать от излишней ревности не по разуму. Применительно к тому, что вокруг делается, можно невесть что затевать, да для чего же это?.. Припоминается Щедрин с его опытом отправления "применительно к подлости"... Разумеется, все можно простить, если не извинить, но для чего еще лучше не воздержать людей в то время, когда у них "затеи зреют", и их можно остановить, и деятельность их направить хоть немножечко поумнее. Теперь эту глупость (то есть сборники) они пойдут множить, если только кого-нибудь из них не посадят в долгушку, где деятель может опомниться и понять, что он тешил свою суетливость, обирал собратий и ничего не выгадал настоящим голодаям и холодаям. Глупее же всего то, что эти "прекрасные люди" (как и я думаю) служат очень дурным целям пройдох и торгашей, которые не дадут им ни 80 ни 8%, и ничего, а положат все в свою кубышку под рундук и издадут на эти деньги "Петербургскую Нану", которая и готова к их услугам. И как я говорю, так оно близко к тому и совершится, и меня это не радует, а огорчает, и я жду от одного из этих предприятий скандала, который поднимут конкурирующие рундучники. Словом, это дело такое, которому нам помогать не надо бы, и я сердит на себя, а не на других. У нас есть путь, - это Сытин, и довольно его; а эти "с бока припеки" к добру не приведут. Я уверен, что это так же понимает и Сытин, и Калмыкова, и графиня Софья Андреевна, если ей известна эта удивительно несообразная затея печь сборники. Умоляю Вас - не будьте к этому равнодушны и, когда можно, воздержите этих очарованных предпринимателей! Пусть придумают себе дело покороче и попроще. Здоровье мое, конечно, непоправимо: это болезнь сердца, а я моложе Вас не много. Но я научился держать себя так, что обхожу жестокие приступы, которые бывают ужасны. Надо не уставать; ходить очень тихо; быть всегда впроголодь и избегать всего, повышающего чувствительность. Последнее достигать всего труднее. При такой осторожности мне несколько легче противу прошлогоднего, когда меня пугала fuga mortis (*). Нынче я думаю об этом смелее. Вестями от Вас страстно дорожу, но стыжусь писать к Вам именно потому, на что Вы мне указываете и чего я не боюсь принять за правду: я ведь знаю, как и что надо делать, чтобы быть с Вами в общении, и спрашивать Вас мне не о чем; а отвлекать Ваше внимание к себе без надобности - мне будет стыдно... Но знать о Вас хочу всегда и очень хочу с Вами повидаться, без дела, - любви ради. Если мне не будет хуже до святок, когда у моей сиротки настанут каникулы, то я попрошу друзей (Сытина или Горбуновых) устроить мне приют и приеду в Москву, чтобы побеседовать с Вами. В Ясную мне проехать трудно, и один я совсем не могу ехать, так как припадки сердечной боли страшны и требуют опытной помощи.

(* Приближение смерти (лат.). *)