Читаем Переписка полностью

Недавно я читал последние стихи Макса.[162] Боже, что он пишет! Кто бы мог подумать? Меня ужасно тянет в те края. Напиши ему об этом. Там прошло самое напряженное, самое молодое и, пожалуй, самое счастливое мое время. Я его (Макса) нежно люблю. Но антропософический анархизм дал печальные плоды. Пошли ему от меня приветы, но не пиши, конечно, о том, что пишу тебе.

Откровенно тебе завидую — твоей жизни в русской деревне. Недавно видел «Баб Рязанских».[163] И должен признаться — готов был плакать во время сцены жатвы. Советский фильм пользуется здесь исключительным успехом, но в Париже почти все запрещается. Мне удалось все главные боевики видеть на просмотрах. Не видел еще «Урагана в Азии».[164] Лучшее, что я видел — «Потемкин».[165]

Сейчас вечер. Второй день идет дождь. Совсем осень. Только что вернулись промокшие Марина с Муром. Мур вертится бесом вокруг и не дает писать дальше… Обнимаю тебя нежно.

Пиши.

Твой С.

Привет В<ере> А<лександровне>.

Как ее здоровье?

<p>5 сент<ября> <1930 г.></p>

Дорогая Лиленька,

Я все еще в Савойе.[166] Пробуду здесь верно с месяц. Потом возвращение в Париж — на совершенную неизвестность.

Пиши мне чаще. Тебе это гораздо легче делать, чем мне.

Ты восторгаешься Ремарком.[167] Мне пожалуй больше нравится книга Доржелесса.[168] Сейчас парижский рынок наводнен «военными книгами». На них большой спрос, а я их больше читать не могу — все на один лад. А ведь одна из первых хороших книг о войне — Эренбурга «Лики Войны».[169] Все о ней забыли. Но после Бабеля — всё слабо.

Русских книг почти сейчас не читаю. Попалась оч<ень> хорошая книга Кина — «По ту сторону».[170] Прочти. Недавно с величайшим наслаждением прочел Эйхенбаума «Толстой». Замечательная работа.

Ты мне ничего не пишешь ни о Вере, ни о Нюте — что с ними?

О смерти Завадской знаю довольно подробно от ее тетки и матери. Обнимаю крепко.

<p>10 дек<абря> 1930. Вторник<a l:href="#n_171" type="note">[171]</a></p>

Дорогая Лиленька,

— Пишу тебе в промежутке между занятиями[172] — в Ротонде. Не волнуйся, милая, о моем здоровье. Оно гораздо лучше, чем ты думаешь. Недавно освещался у Вериной подруги — Лизы, к<отор>ая стала знаменитым врачом. Она сама напишет Вере (если уже не написала). Сейчас у меня в легких все благополучно. Все зарубцевалось. Т˚ по вечерам нет. Единственное что осталось и что вероятно останется навсегда — это слабость. Ты же, судя по твоему последнему письму, считаешь меня чуть ли не за умирающего. Ни о какой санатории не может быть сейчас и речи. Она совершенно не нужна.

Спасибо большое, что собираешься прислать мне книжки. Они мне страшно необходимы. На первое время гл<авным> обр<азом> чисто технические. Но только изданные в последние 2–3 года. Все что издано раньше теперь большого интереса не имеет, т. к. техника оч<ень> быстро идет вперед. Боюсь, что вся кинематографическая литература стоит довольно дорого. Вот что я придумал. С год тому назад в Москву уехал один мой приятель, к<отор>ый нам остался должен около 500 fr. Я к нему обращаюсь с той же просьбой, что к тебе. Я попрошу его зайти к тебе, чтобы легче сговориться что присылать. Но возможно что он болен. Он уехал отсюда в злой чахотке. Не знаю, как он перенес резкую перемену климата. Фамилия его Неандер (Борис Николаевич). Его должен знать Пастернак. Он работает в одной из московских газет. Не даю тебе его адреса, п<отому> что забыл его дома. А письма не хочу откладывать.

Лиленька, милая, прости меня, что привязался к тебе с синематогр<афической> литературой — но для меня это сейчас ужасно как важно. И чем скорее тем лучше. Не сердись!

Видел недавно очень хороший здешний (немецкий) фильм. Инсценировка книги Ремарка «На Западе без перемен».[173] Удивляет, что полиция разрешила демонстрацию — до такой степени этот фильм обличает бывшую войну. В Германии расисты срывают демонстрации фильма. В Париже демонстрация проходит довольно спокойно. Ты, верно, будешь иметь возможность видеть этот фильм в Москве. Несомненно Москва его купит. Вспомни меня тогда.

Скоро Рождество. Мур ждет праздников и деда Мороза. Аля учится в школе прикладного искусства по классу иллюстрации и книги. Писал ли я тебе, что она взяла 6 французских литературных премий?!

К сожалению должен кончать.

Конечно мы увидимся! Я не собираюсь кончать свою жизнь в Париже, вообще не собираюсь «кончаться» или скончаться. Помоги только мне выбиться на новую дорогу. Особенно, если ты так же как и я относишься к синема.

Ну, будь здорова, родная. Обнимаю и люблю тебя

Твой С.

Передай Вере, что ее Лиза сейчас же мне написала и была со мной предельно мила и внимательна. Пусть она поблагодарит ее в письме. Почему Вера мне никогда не пишет?

А в Парижские театры я не хожу, ибо не люблю театр вообще, а французский в особенности.

<p>2 — I — <19>31 г</p>

С Новым Годом, дорогая Лиленька,

Увы, приходится тебе пожелать самого банального здоровья, п<отому> что без него не житье.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература