Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Я покамест еще не принялся за работу и только собираю кое-какие материалы для будущего симфонического сочинения, форма которого еще не определилась. Быть может, это будет симфония, а быть может опять сюита. Последняя форма с некоторых пор сделалась для меня особенно симпатична вследствие свободы, которую она предоставляет автору не стесняться никакими традициями, условными приемами и установившимися правилами. Жаль только, что нет русского слова, способного заменить слово сюита, скверно звучащее по-русски. Я много думал насчет этого и ничего не мог приискать.

Несмотря на скверную погоду, я наслаждаюсь деревенской тишиной и свободой и содрогаюсь от ужаса при воспоминании о всём испытанном мною в минувшие месяцы.

Вы несовсем справедливы к Антону Рубинштейну, дорогой друг. Правда, что он в течение длинного ряда годов нигде и никогда не играл никаких моих сочинений, но с некоторых пор он повсюду играет четыре из шести фортепианных пьес, когда-то мною написанных и ему посвященных. Правда, что эти пьесы, как нарочно, не из самых лучших. В Париже, в мою бытность там в марте, на первом из двух своих концертов он играл эти четыре пьесы.

От племянницы Тани всё нехорошие вести. Зато Коля и Анна всех радуют и приводят в восторг своим счастливым видом и трогательной взаимной любовью. Сестру ожидают, здесь в конце этой недели; она везет с собой Володю, который так слаб и нервен, что она решилась взять его до экзаменов, дабы он хорошенько отдохнул.

19 апреля.

Наконец наступило подобие весны, хотя далеко еще не так тепло, как бы следовало для этого времени. А я покамест успел простудиться, и вот уж второй день нездоров; хотя и очень легко, но все же пришлось уплатить дань несносному каменскому ветру. Лев Васильевич уехал на ярмарку в Елисаветград, и я остался один в доме, а обедать хожу к старушке Александре Ивановне Давыдовой. Не нарадуешься, когда смотришь на эту восьмидесятилетнюю старушку, бодрую, живую, полную сил. Память ее необыкновенно свежа, и рассказы о старине так и льются, а в молодости своей она здесь видела много интересных исторических людей. Не далее, как сегодня, она мне подробно рассказывала про жизнь Пушкина в Каменке. Судя по ее рассказам, Каменка в то время была большим, великолепным барским имением, с усадьбой на большую ногу; жили широко, по тогдашнему обычаю, с оркестром, певчими и т. д. Никаких следов от всего этого не осталось. Тем не менее, если что скрашивает безотрадно скучную и лишенную всяких прелестей Каменку, так это именно исторический интерес ее прошлого.

В последние дни форма моего будущего симфонического сочинения определилась: это будет сюита; я буду писать ее не торопясь, чтобы вышло нечто, особенно удачное.

Будьте здоровы, дорогой, бесценный друг! Наслаждайтесь привольной жизнью в Вашем милом Belair (который я надеюсь рано или поздно посетить), укрепляйтесь, отдыхайте душевно и телесно. Всем Вашим шлю сердечный привет.

Ваш до гроба

П. Чайковский.

Что нового работает Влад[ислав] Альбертович?

200. Мекк - Чайковскому

Belair,

26 апреля 1884 г.

Милый, несравненный друг мой! Вчера вечером Сашок мне сказал, что это был день Вашего рожденья. Если это верно, то примите мое задушевное поздравление и самое горячее желание Вам долгих, долгих дней, здоровья, спокойствия и всего возможного благополучия. От души желаю, чтобы Вы как можно :скорее устроились в своем уютном, тепленьком уголке. Я была бы в совершенном упоении от своего пребывания в своем Belair, если [бы] не холод, приводящий меня в изнеможение и отчаяние. Обыкновенно люди от жара приходят в изнеможение, а я — от холода. По ночам температура опускается до четырех градусов тепла, днем — то солнце, то дождь, а все эти дни и то и другое вместе; ужасно, бесчеловечно! Я не могу и в Россию вернуться из-за холода. У нас всё зелено, сирени цветут в развал, соловьи поют чудесно, а тепла всё-таки нет.

Лето я не могу провести в Belair, как Вы мне это советуете, дорогой мой, потому что это единственное время, в которое я могу повидаться с своими детьми, так как зимою для меня закрыт доступ в Россию. А как тяжело такое изгнание, Вы себе и представить не можете, друг мой, я отдала бы половину жизни за то, чтобы другую половину иметь возможность жить в своем отечестве. Как бы ни устраивать здесь своего дома, я всё-таки чувствую себя вполне дома только в России; зачем у нас такой климат невозможный.