Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Вся эта последняя неделя прошла для меня в мучительной нерешительности и колебаниях относительно своего будущего жилья. Дом, который мне предлагали нанять или купить и о котором я уведомлял Вас в своей телеграмме, оказался никуда негодным. Мне обещали там и великолепный вид, и большой сад, и близость реки, - и ничего этого не оказалось. Я испытал столь сильное разочарование в своих поисках за домом, что решил, было, уехать за границу и даже запасся для себя и Алексея паспортами, но какой-то неизъяснимый страх перед предстоявшим путешествием охватил меня так сильно, какая-то непонятная тоска так убийственно душила меня, что вчера я принял героическое решение и послал Алексея нанять дачу, о которой слышал, что она стоит в красивой местности и снабжена мебелью, посудой и всем, что нужно. Завтра я уезжаю в Петербург, через неделю всё будет готово, и я перееду надолго в свое жилище, по-видимому, очень удобное, но, кажется, слишком большое для меня. Дача эта находится в селе Майданов е, в двух верстах от города Клина. В доме масса комнат, отлично меблированных; при доме великолепный парк, вид из окон очень красивый. Вообще жилье будет, кажется, очень приятное, но меня пугает огромная масса комнат, которые придется отапливать в течение зимы. Вообще дом немножко слишком роскошен для меня. Как бы то ни было, но год придется там прожить, а если окажется, что содержание его превышает мои средства, успею найти в течение года что-нибудь более подходящее.

Благодарю Вас от всей души, дорогая моя, за гостеприимство, оказанное мне Вами в Москве.

Будущий мой адрес следующий: Московской губ., гор. Клин, оттуда в село Майданово.

Простите, бесценный друг, за недостаточность и бестолковость письма. Я донельзя утомлен московской жизнью. Дай Вам бог здоровья и всякого благополучия, Ваш, безгранично преданный

П. Чайковский.

262. Мекк - Чайковскому

Вена,

4 февраля 1885 г.

Милый, дорогой друг мой! Не знаю, застанет ли Вас в Москве еще мое письмо, и потому пишу только несколько слов. Письмо Ваше с характеристиками я получила, дорогой мой, и тотчас по прочтении сожгла, для того чтобы случайно не попало никому в руки.

Я очень буду рада, милый друг мой, если Вы, наконец, устроитесь по своему желанию, но только я боюсь, что жизнь в деревне зимою покажется Вам невозможною, в особенности, если надо ехать пятнадцать верст от станции железной дороги, и потому Вы очень хорошо делаете, что хотите сперва нанять и сделать испытание такой жизни. Я, например, не люблю и боюсь людей, но я не могу выносить жизни в деревне зимою не только в наших русских убогих, занесенных снегом деревнях, но даже и в прелестной Франции, в такой деревне, как мой Chateau Belair; мне слишком жутко зимою, и вот в нынешнем году я и не поехала туда. Я постоянно ратую с моею Сашею за то, что она живет зимою в деревне, я нахожу это совсем противоестественным для человека развитого, но она любит хозяйство, любит земскую деятельность, к тому же, ей надо прежде всего, чтобы были здоровые у нее дети, а тогда и всё хорошо.

У нас сильно чувствуется приближение весны, среди дня солнце греет так горячо, что я совсем в восторге, а Влад[ислав] Альб[ертович] (который находится теперь по моему поручению в Belair) пишет, что там еще теплее. Я в нынешнюю зиму второй раз посылала его в Belair, это очень мешает его композиторским занятиям, по что мне делать: мне некому поручать еще такие дела. Сашок должен заниматься, чтобы окончить свое образование, и занимается усердно, а больше при мне никого и нет. С отъездом моего милого Волички у нас стало так тихо и скучно; бедной Милочке не с кем бегать и шуметь, и всем нам без него грустно.

Я хотела бы в начале апреля вернуться в Москву, но боюсь, что еще реки не освободятся от льда и земля не высохнет. Я, вероятно, поеду на Петербург, чтобы повидать тамошних детей.

Будьте здоровы, мой милый, несравненный друг. Всею душою неизменно Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

263. Чайковский - Мекк

С.-Петербург,

10 февраля 1885 г.

Милый, дорогой друг!

Провел уже около недел,и в Петербурге в ожидании телеграммы от Алексея, который должен известить меня, что всё в Майданове готово, и я могу переехать. Еще в Москве меня начала преследовать особого рода головная боль, которая случалась и прежде, когда нервы мои приходили в окончательное расстройство. Боль эта, похожая на зубную невралгию, здесь довела меня до такого состояния, что минутами я просто с ума сходил. На сей раз поневоле пришлось отказаться как от приема гостей, так и от всяких посещений, за исключением ближайших родных. Заниматься я тоже вовсе не могу и даже это письмо пишу с напряжением и усилием. К счастью, скоро мне предстоит спокойствие, одиночество и свобода, а мне только это и нужно, чтобы в два-три дня совершенно поправиться.