Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Милый, дорогой мой друг, от всей души благодарю Вас за Ваше участие ко всем моим невзгодам, но прошу Вас нисколько не беспокоиться моею жалобою на Танеева и ничего ему не высказывать и осенью об этом предмете. Ведь я вовсе не для того писала Вам об этом, а просто делилась с Вами своею обидою, своим горем как с моим лучшим, добрым другом и как я привыкла уже много лет делиться с Вами всем, что меня и радует и печалит. А говорить ему ведь и бесполезно, так как Вы сами говорите, что он очень упорен в своих мнениях, а следовательно, и непоправим. У меня всё никого еще нет, а теперь мне еще более необходимо иметь кого-нибудь ввиду болезненного состояния Владислава Альбертовича. Невозможно рисковать ехать женщинам одним или хуже, чем одним, - с больным человеком на руках. Я, вероятно, возьму к себе одного виолончелиста Московской консерватории, который прежде у меня жил много раз летом и был со мною за границею, Данильченко. Он, конечно, мне мало может быть полезен, потому что не знает ни одного иностранного языка; но где же взять другого; другого такого, как Владислав Альбертович, я не найду, потому что этот у меня же и воспитывался, у меня изучил всю систему путешествий и иностранные языки и финансовые знания, и так как он очень способен ко всему, всё очень быстро понимает и усваивает себе вполне, то из него выработался такой образцовый секретарь, что заменить его невозможно.

Погода у нас невыносимая, дожди доводят до отчаяния и температура очень низкая. Благодарю Вас тысячу раз, милый друг мой, за присылку мне описания Боржома; это очень интересно прочитать. Меня вообще Кавказ очень интересует, и я очень желала бы, чтобы им занялись и доставили ему европейское благоустройство, а то вот Вы пишете, что в Боржоме ванны устроены очень хорошо, то ведь это большая редкость на Кавказе, потому что на других водах, как в Ессентуках, Кисловодске, Пятигорске и проч., ванны устроены отвратительно, а между тем, какие целебные воды. Саша пишет мне теперь из Кисловодска об удивительном действии нарзана; она пользуется теперь этим источником и чувствует большую пользу. Она, вероятно, вернется семнадцатого, а я хочу уехать двадцать пятого этого месяца и, вероятно, прямо в Baden-Baden, a зиму желала бы провести в Wiesbaden, но я так боюсь вперед что-нибудь считать верным: злая судьба одним взмахом какой-то магической палочки всё опрокидывает, всё разрушает и ничего не дает взамен. Вот как этот несчастный Верный, - больше месяца всё продолжается землетрясение. Это ужасно. А в “Lug” читали Вы, друг мой, что тридцать пять домов обрушились в озеро? Нынешний год такой ужасный, тяжелый и не высокосный. По Апокалипсису, эти бедствия означают, что скоро конец мира будет. Сегодня должен приехать ко мне Коля, а Анна с Кирочкою находятся в Каменке; они убежали из Копылова, потому что там появился коклюш.

Будьте здоровы, мой милый, бесценный друг. Благодарю Вас очень, очень за Ваши дорогие письма. Всею душою безгранично любящая Вас

Н. ф.-Мекк.

392. Мекк - Чайковскому

[Плещеево]

17 июля 1887 г.

Милый, дорогой друг мой! Простите, ради бога, что пишу Вам карандашом, но моя голова в таком ужасном состоянии, что я не могу наклонить ее, чтобы писать чернилами, а карандашом пишу стоя. Вчера был у меня в Плещееве Ваш Алексей, и я вручила ему пакет с двумя тысячами рублей. Дай бог, чтобы Вы за ту огромную жертву, которую Вы приносите Вашему другу, нашли его поправившимся и с надеждами на выздоровление. Есть ли у него жена и семейство, т. е. я знаю, что он семейный человек, но при нем ли его семейство? Моему больному, Влад[иславу] Альб[ертовичу], слава богу, гораздо лучше благодаря заботливости и участия моего доброго Володи, но он всё-таки еще на руках у докторов.

Простите еще раз, дорогой мой, за мое неудовольствие на Вашего любимца Танеева, я беру его совершенно назад и отношу всю несостоятельность поступка только к самому г-ну Завадскому, по отзывам, которые я об нем слышала. Я взяла теперь виолончелиста Данильченко, как и писала Вам, и вчера уже имела удовольствие слушать музыку. Я собираюсь за границу очень усердно, но боюсь, что мое здоровье не позволит мне уехать; хочу взять с собою доктора.

Простите, дорогой мой, писать больше не могу. Будьте здоровы, мой милый, несравненный друг, и не забывайте всею душою Вас любящую

Надежду фон-Мекк.

393. Чайковский - Мекк

Аахен,

20 июля 1887 г.

Милый, дорогой друг мой!

Прежде всего позвольте Вас от души поблагодарить за бюджетную сумму, которую уже дня три тому назад я получил по телеграфу. Очень, очень благодарю Вас!

Расскажу Вам про свое путешествие и про впечатления, испытываемые здесь.