Переплетенный

Думать наперед было так плохо?

— Я же не распланировала совершенно все. Я не настолько педантка.

Пенни хихикала:

— Я знаю тебя на протяжении почти всей моей жизни, и спрашивать людей о чувствах не обязательно то, что всегда хотела делать маленькая Мэри, когда вырастет. Она хотела танцевать балет перед домом на распродаже, поцеловать каждую выдающуюся личность, в которую как раз была влюблена и сделать татуировки цветов по всему телу снизу до верху, пока не будет выглядеть как сад. Ты захотела быть психологом, только когда твоя мама… — когда она заметила, что наступила на больной мозоль, то только добавила: — Так ведь?

Улыбка Мэри Энн поблекла. В тайне она была не так уверена, могла ли она возразить своей подруге. Раньше она действительно была довольно дикой, вгоняя своих родителей в отчаяние, слишком много говорила и смеялась, всегда хотела непременно быть в центре внимания и приходила в ярость, если не могла притворить свое желание в жизнь. Затем ее мама погибла в автомобильной аварии, в которой также участвовала Мэри Энн. Она три недели пролежала в больнице. Ее телесные раны действительно излечились, но душевные нет.

После возвращения ее дом погрузился в траур, а Мэри Энн и ее отец все дальше и дальше удалялись от спорящей, но любящей семьи, которой они когда-то были. И со временем скорбь сплотила ее и ее отца. Он стал ее лучшим другом, и главной целью Энн стало, чтобы он гордился ею.

Когда она сказала ему, что, возможно, хотела бы стать психологом в клинической психиатрии, также как он, ее отец сиял, как будто он как раз выиграл в лотерею. Он обхватил ее руками, закружил и впервые за долгое время улыбнулся. После этого она ни в коем случае не смогла бы выбрать другой путь, не важно, как бы сильно она не хотела изучать это. Теперь она даже не могла себе представить, что она изучала бы что-то другое кроме психологии. И как бы Пенни не упрекала ее за это…

— Давай сменим тему, — резко предложила она.

— Отлично. Теперь ты обиделась, не так ли?

— Нет. — «Да. Возможно.» Обычно она не разговаривала о своей маме. Прошло уже несколько лет, но все равное ее воспоминания иногда были слишком свежими и болезненными.

— Тебе стоит лучше думать о твоем будущем, а не о моем.

Пенни издала долгий громкий вздох.

— Я не должна была говорить такого, мне очень даль. Но работать одной тоже не весело. Раньше мы же так много развлекались, — когда Мэри Энн не ответила, Пенни сжала ее руку. — Давай, Мэри. Я же вижу, что ты все еще обижена. Извини меня, пожалуйста. У нас только… сколько? Четверть часа, и в течение этого времени я не хочу ругаться с тобой. Для меня нет ничего и никого настолько важного как ты, и ты знаешь, что я позволила бы отрезать мне ногу и засунуть ее в мою задницу, если бы я могла. Возможно, я бы даже отрезала себе язык и приколола бы к стене в твоей комнате. И тогда я бы…

— Хорошо, хорошо, — Мэри Энн улыбнулась, дурацкие преувеличения ее подруги успокоили ее. — Ты прощена.

— Слава Богу. Правда, моя дорогая, сейчас ты заставила меня попотеть, и ты знаешь, что я ненавижу такой вид работы.

Со своей непреодолимой улыбкой на губах Пенни вытащила пачку тонких сигарет и зажигалку из украшенной жемчужинами сумки. Она прикурила одну и глубоко вдохнула. Очень скоро она выпустила облако дыма, Пенни откинулась назад и вытянула ноги. — О чем ты хочешь поговорить? Ужасные девчонки? Крутые парни?

Мэри Энн прижала свой кофе мокко к груди и отклонилась назад настолько, насколько было возможно.

— Как насчет того, что курение убивает?

— Не важно. Ты меня не переубедишь.

— Как пожелаешь, — ухмыляясь, ответила Мэри Энн. Но улыбка исчезла, когда короткий, резкий порыв ветра врезался в ее грудь. Она потерла место прямо над сердцем и осмотрелась.

Казалось, никто другой не почувствовал странный порывистый ветер.

Такой сильный толчок она чувствовала только однажды. Желудок сжался.

— Если ты не уберешь сигарету ради себя, тогда сделай, пожалуйста, это для меня, — сказала она. — Мне не хотелось бы пахнуть на работе как пепельница.

— Мне кажется, твои розы будут любить тебя несмотря ни на что, — сухо ответила ее подруга и снова затянулась. — Посочувствуй мне. Я нервничаю, и мне это необходимо, — она рассеяно наблюдала за пешеходной дорожкой.

— Почему тогда ты…

— О-о. Парень. На три часа. Только что сел за столик напротив. Темные волосы, лицо как у кинозвезды и мускулы. Господи, да еще какие. И самое прекрасное: он смотрит на тебя. Итак, прекрасно для тебя. Почему, собственно, он совсем не смотрит на меня?

Сердце Мэри Энн стало стучать как дикое. Сначала этот странный ветер, затем темноволосый парень поблизости? «Пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет случайностью,» — она наклонилась вперед, приложила руку ко рту и прошептала:

— Грязный?

— Ты имеешь в виду, извращенец ли он? Без понятия, но я с удовольствием бы узнала. Он и правда очень милый.

— Нет, я имею в виду грязный, как перепачканный грязью и черной жижей. Например, моторным маслом. Его одежда порвана?