Переправа

Если бы не нужда, комиссар, сидел бы и сейчас в теплой Ленинской комнате и сражался со Степанычем в шахматы… Сегодня мне жизненно необходимо кое-что обмозговать в тишине. Действительность вторгается в тихую заводь, комиссар, вторгается бесцеремонно и настойчиво. Вчера у меня состоялся любопытный разговор с Вовочкой Зуевым.

Я стоял в курилке один и смотрел на вселенский потоп за окном. Явился Вовочка, осмотрел критически свои новенькие, забрызганные грязью сапоги и вдруг сказал:

— Гляжу я на тебя, Иван, и не пойму. Служишь, будто тебе все здесь до лампочки.

Я сказал:

— А что еще надо от солдата? Тянусь, выполняю, вкалываю. Есть возражения?

Вовочка подошел и стал рядом со мной у окна. Некоторое время мы молча смотрели сквозь потеки дождя на мокрый плац, на выцветшие за лето плакаты.

— В том-то и дело, что… вкалываешь, — сказал он, — механически. Знаешь, есть такой тип мужиков — принципиальные подкаблучники. Скажет жена забить гвоздь — забьет. Пошлет за хлебом — сходит. Побелить потолок, выпороть сына — сделает. Не скажет — никакой инициативы. Будет сидеть у телевизора и ждать указаний. Хоть потолок на голову рухни — ни одного кирпича без указания не поднимет…

Я засмеялся.

— Интересные наблюдения. Слушай, Зуев, а может, они правы? Иди знай, что женщине в голову взбредет, а так полная гарантия спокойной семейной жизни.

— Не увиливай. Неужто самому не тошно? Вроде начитанный, да и не дурак… Во взводе черт-те что творится, а ты как турист… Обидно мне, Иван, понимаешь?

Таким я нашего бравого сержанта еще не видел. Видно, здорово его допекло. Наш командир взвода лейтенант Бородин в начале августа убыл в отпуск и то ли отравился чем-то, то ли простыл на рыбалке, — у него вырезали почку и перевели в нестроевые. Скоро два месяца, как Вовочка замещает взводного, и все это время между Зуевым и Юркой Зиберовым идет невидимая изнурительная борьба за власть. Юрка мутит воду и настраивает парней против сержанта умело — за руку не поймаешь.

— Конечно, тебя, Лозовского, Степанова он не трогает, знает, что может нарваться, но и то пока совсем не обнаглел, учти это…

— Учту. За нас не боись.

— А я за вас и не боюсь. Я сегодня часы Акопяна у него видел… А Рафик клянется, что сам дал ему поносить.

Мы оба с ним знаем, как это делается. Юрка сказал: «Дай поносить» — и Рафик покорно отдал, хотя это подарок отца. Теперь будет до конца стоять на своем, тем более перед сержантом. И самое паскудное в том, что большинство ребят будет искренне считать Рафика предателем, если он скажет сержанту правду. Честное слово, комиссар, мне хотелось бы помочь Зуеву, он правильный мужик, но, во-первых, я не знаю как, а во-вторых, лезть самому в эту кашу…

— Не надо придавать Юрке слишком много значения, Володя. На подобных типов чем больше обращаешь внимания, тем больше они куражатся. Тут прямая зависимость. Держись спокойнее, и все само собой уладится.

Зуев взглянул на меня с такой злостью, словно перед ним выпендривался сам Зиберов.

— Значит, предлагаешь спокойненько ждать, пока все само собой рассосется? Удобненькая позиция, ничего не скажешь. А этот тип пока будет души Акопянам и Павловым калечить, так? Чтоб они потом всю жизнь верили, что сила за наглостью, а не за совестью?

— Не усложняй. Если невмоготу — напиши рапорт, и вся недолга. Пусть его переведут от нас. Кстати, на губе тоже неплохо мозги вправляют. Отчего не попробовать?

Зуев не ответил. Молча открыл банку с ваксой, нанес несколько мазков на головки и голенища и начал яростно наводить блеск двумя щетками. За стеной, в спальном помещении слышался командирский глас Митяева, — видимо, кто-то вломился в помещение в грязных сапогах.

— Ну вот и рассердился, — примирительно сказал я. — В конце концов, это твоя прямая обязанность, как ИО взводного.

Зуев резко распрямился.

— Мои обязанности мне напоминать не надо, — отчеканил он, — я их все двадцать восемь часов в сутки помню. Рапорт написать несложно, да только капитану чепэ ни к чему, понятно? Явных нарушений нет, работа идет, так что внешне все обстоит благополучно, рядовой Белосельский.

Он неожиданно улыбнулся и похлопал меня по плечу.

— Ладно, замнем. Считай, что разговора не было.

Мне стало не по себе. Зуев каким-то образом ухитрился повернуть так, что вина за все происходящее во взводе частично легла и на мои плечи…

— Белосельски-и-ий!

Ваня вздрогнул: кто это там? Митяев из самоуважения не станет орать на всю часть, да и не пойдет сам искать солдата, Мишка и Коля не знают, где он… Ваня встал на камень и раздвинул ветви орешника. Ну, конечно, Сашка Микторчик — полковой «шланг»…

Заметив Ванину голову в кустах, Микторчик поднял правую руку, покрутил над головой и резко опустил. По таблице сигналов это движение означает «сбор командиров», следовательно, звал к себе. Ваня разозлился: какого черта? До развода семнадцать с половиной минут… Разнюхал-таки, осьминог, теперь прилипнет — и прости-прощай, уютный уголок…