Перепутаны наши следы

– Пап! Слава богу, хоть ты. А я звоню-звоню маме – и никак. Волнуюсь даже, – пожаловалась Катя.

– Нет уж, ты, дочь, не волнуйся, – по возможности спокойно, обстоятельно произнес Иван. – Тебе это ни к чему.

– Ну ладно, – согласилась Катюша, – не буду. А как там у вас дела?

– Да все хорошо у нас, – неуверенно ответил отец. – У тебя-то как? Василий приезжал? – догадался поинтересоваться насчет зятя.

– Конечно, – заулыбалась его девочка. – Он каждый день ездит. Няшки всякие возит.

– Что возит? – не понял отец.

– Вкусняшки мне возит разные. И всякое такое, – похвасталась дочь.

– А-а. Ну хорошо. – Ваня приложил руку к груди, там, внутри, болело и пекло. Он не знал, что еще нужно сказать Кате. – Ну а ты-то как? Сама-то?

– Ну как? Домой так и не пускают. Похоже, буду тут валяться до родов, – обиженно проворчала дочка.

– Ну, ты это, надо – так надо. Лежи. Врачам виднее, – наставительно заметил Иван. Вдруг вспомнил, как сегодня хирург в травматологии сообщил ему, что «все, что нужно, уже сообщил мужу», и крепче прижал руку к груди. – У нас некоторые проблемы, Катька, – наконец решился он. – Мама тебе пока звонить не сможет. Она… – Иван постарался говорить медленнее и спокойнее, чтобы не напугать дочь, – мама ехала на машине и попала в небольшую аварию.

– Как?!

– Ничего, ничего, Катя. Ну… просто попала в аварию.

– Она…

– Жива, жива! Но сейчас в больнице. Пока что в реанимации… Но врачи говорят, опасности нет, – поспешил он соврать, слыша, как растерянно залопотала в трубке напуганная дочь.

– Папочка… Папочка… Как же это? А что у нее? Она в сознании?

– В сознании, ну конечно, в сознании! Но говорить по телефону пока не сможет. Там нельзя – в реанимации. Ее телефон у меня, так что не звони ей, я его… выключил, – снова соврал Ваня. – А тебе буду сообщать, как там у мамы идут дела. И ей буду рассказывать о тебе. Так что постарайся, чтобы сообщения мои были хорошими, ладно? Береги себя, дочка.

– Но как же мама? – тревожилась Катя. – Это надолго?

– Ничего, ничего. Все будет хорошо, – чуть не по слогам проговаривал отец. – Врачи говорят, все будет хорошо.

* * *

Назавтра Иван позвонил в больницу и узнал, что изменений никаких нет. Ехать не хотелось. Не мог он. Не мог с этой ненавистью. Да и незачем было.

Вечером снова пришла Любка. Чуть вошла в прихожую и сразу стала плакать, размазывая слезы по покрасневшему лицу.

– Это ты во всем виноват, – зло высказала прислонившемуся тут же к стене Ивану. Он вяло повернул голову в ее сторону и промолчал. – Господи, как же мне тяжко-то, – всхлипнула Люба, почти падая на стул. – Сам-то что, – неласково взглянула она на товарища по несчастью, – оправился? Привыкаешь, что мы с тобой обманутые дураки?

– Люб, не гони, – морщась, попросил Иван. – У тебя свое, у меня свое.

– А ничего не свое, Ванечка, ничего не свое, – горячо заговорила изломанная бедой Люба. – Это ты виноват, ты! Не смотрел за своей Анькой – вот так и вышло. А я… – Она снова зарыдала, пытаясь вытирать рукавами мокрое лицо. – Я не знаю, что теперь делать. Мне придушить его ночью хочется, придушить подушкой. Ненавижу его! А все Анька твоя, гадина…

– Полегче, Люб, – пробубнил Иван, поворачиваясь и уходя в кухню. Там он включил чайник, понимая, что просто так выставлять обезумевшую от горя женщину нельзя.

– Но, Ванечка, – Любка потащилась за Иваном в кухню, жалобно причитая, – это ж она его, стерва, окрутила. А еще подругой была! – Снова слезы потекли из Любиных глаз потоками, она принялась рыться в сумке в поисках платков, не нашла, громко захлюпала носом. – Я не знаю, как мне жи-ить!

– Я, что ли, знаю? – устало поддержал ее Иван. – Но как-то все же придется.

– Мой-то, конечно, бабник, и всегда он любил к женщинам подъезжать, и даже романы у него были… – потихоньку скулила Люба. – Но это все втихаря, никогда из семьи уходить не собирался. А сейчас! Анька ему мозги совсем заморочила, и он, видишь, с катушек съехал – хочет семью оставить и с ней жи-ить, – завыла она громче. – А нас с тобой, Ванюш, на фиг, не нужны-ы бо-ольше-е…

Ваню мучил этот разговор. Вроде бы Любка была вместе с ним пострадавшая, вроде бы можно было с ней душу отвести, но она раздражала его. Он встал, достал из аптечки упаковку бумажных платков, протянул рыдающей приятельнице. Потом налил ей чаю.

– Что там тебе… – Иван заглядывал в холодильник и шкафы в поисках каких-нибудь сладостей. Ничего не нашел. – Колбаса есть, – сказал наконец. – Будешь «докторскую»? Сгущенка есть, будешь?

Люба помотала головой. Потом вздохнула:

– Ладно, давай колбасу. И хлеба.

Иван неловко порезал батон «докторской» и батон белого. Он рад был, что отвлек тяготящую его гостью от ее рыданий и неприятного скулежа.

– Вот куда ты смотрел, а? – вдруг опять завелась Люба. – Почему твоя шалава делает что хочет?

– А ну хватит! – прикрикнул он, стукнув по столу ладонью. – Хорош тут грязь развозить, достала уже!