Перепутья

Но вскоре литовцы и поляки увидели, что они окружены со всех сторон и что уже нет для них спасения; однако сдаваться они не хотели, а старались любой ценой прорваться вперед, к воротам. Жемайтийцы били их железными палицами сзади, рубили мечами спереди, протыкали копьями сбоку… Однако верные своему государю и своему командиру поляки и литовцы, хотя и таяли, редели их ряды, все же рвались только вперед и вперед. Там, где они прорывались, оставались горы трупов людей и лошадей, раздавались плач и стоны раненых и умирающих. Одни умирающие обращались к Иисусу и Марии, взывали о помощи к святому Иосифу, другие называли имена Перкунаса, Праамжюса, мстительного Пикуолиса. Некоторые крещеные литовцы, увидев, что жемайтийцам сопутствует удача, в свой смертный час взывали к теням предков и тоже называли имена многих богов.

— Сдавайтесь! Все равно вам конец! — крикнул боярин Книстаутас, когда живая стена поляков и литовцев ударилась о его полки и была окружена.

— Naprzod, bracia, naprzod! — со словом "naprzod" опуская меч то в одну, то в другую сторону, ответил ему седой усатый воевода, и там, где сверкал его меч, с треском крошились доспехи, валились с коней всадники, падали пешие. Молодые шляхтичи Ягайлы, казалось, тоже не хотели отставать от своих усатых командиров.

Но отважнее всех, яростнее всех орудовал мечом молодой рыцарь, брат Ягайлы, староста Кривого замка Казимир Каригайла. Над гребнем его шлема развевался пучок перьев дорогих заморских птиц, сверкали на солнце кованые доспехи работы миланских бронников; да к тому же его шлем украшала прицепленная слева изящная перчатка польской красавицы. И он вместе с поляками кричал "naprzod, bracia", отдавая приказы и по-литовски, и все рубил и рубил. Рубил направо, рубил налево, топтал своим конем сбитых пеших и всадников и все рвался вперед, поближе к воротам замка. Когда над его головой поднималась железная палица жемайтийца или со свистом пролетала тоненькая сулица, или когда сверкал перед глазами меч, Казимир Каригайла взывал не к Перкунасу, не к Праамжюсу, не к Иисусу и не к Марии — его губы шептали сладкое имя польской красавицы.

Рубил Казимир Каригайла жемайтийцев так, как его дед Гедиминас и прадед Миндаугас рубили когда-то крестоносцев и меченосцев.

Увидев жемайтийского боярина в дорогих доспехах, Каригайла пришпорил своего коня и в несколько скачков очутился перед равным себе богатырем. Он замахнулся мечом, но тут узнал боярина Книстаутаса и, растерявшись, поднял своего коня на дыбы.

Боярин Книстаутас тоже узнал Каригайлу. Хорошо он знал и его отца, славного князя Альгирдаса. Не раз ходил он с князем Кестутисом помогать ему воевать Псков и Смоленск, ходил походом на далекий Новгород. Князь Альгирдас тоже приходил Кестутису на помощь, когда надо было бить крестоносцев и меченосцев. Вспомнил теперь боярин Книстаутас, как он носил на руках маленького Каригайлу, одногодка его сына Манивидаса.

— Каригайла, сдавайся! — крикнул боярин Книстаутас и тоже поднял на дыбы своего коня.

— Naprzod, bracia! — ответил ему отважный Каригайла и что было силы ударил боярина Книстаутаса мечом по голове.

Боярин успел отвести этот удар в сторону и в свою очередь вышиб из его рук меч.

— Живым мне его, живым! — зло приказал своим воинам боярин Книстаутас и показал на князя.

Но Каригайла быстро пришел в себя, оруженосец подал ему меч, и он снова бросился на боярина. Их кони зубами вцепились друг дружке в гриву. Скрестились взгляды старого боярина и молодого князя. Глаза Каригайлы горели ненавистью, он был так разъярен, что, казалось, вот-вот вцепится зубами в доспехи боярина Книстаутаса. Боярин смотрел на него пренебрежительно, насквозь пронизывая взглядом.

— Каригайла, сдавайся! — цедя слова сквозь зубы, во второй раз предложил ему боярин и занес над его головой меч.

Каригайла отвел этот удар, отскочил назад и снова со всей силой опустил свой меч на голову боярина. Он перерубил шлем и сбил латунную броню. Боярин закачался, снова выпрямился и, воскликнув «живым мне его, живым!», бросился на Каригайлу и сшиб его с коня.

— Jadzio! — воскликнул отважный Каригайла, падая на землю.

Поляки, увидев своего командира поверженным наземь, бросились спасать его, а усатый воевода со своими оруженосцами начал рубить мечом простоволосого жемайтийского боярина. Книстаутас еще защищался, но долго сопротивляться не мог: истекая кровью, он свалился с коня.

— Живым мне его, живым!.. — еще крикнул боярин Книстаутас, не выпуская из рук уздечки и нащупывая стремя. Но оруженосец усача соскочил с коня и вонзил ему в грудь мизерикордию…

На Каригайлу Казимира навалились несколько мужчин и попытались взять его живым. Он вырвался и снова схватился было за меч, но тут один жемайтийский воин секирой на длинном древке снял ему голову. Вскоре было покончено и с другими отрядами поляков и литовцев Каригайлы.