Перепутья

— Нет, уважаемая фрау, они все еще находятся в Караляучюсе, но я по пути навестил их.

— Большое спасибо, отважный рыцарь.

— А как у них успехи на охоте? — спросила Маргарита.

— О, прекрасная фройлейн, прусские пущи — не жемайтийские: в них нет богинь.

На этом и закончился их разговор.

Рыцарь чувствовал себя счастливым, что так близко побывал около дамы сердца и мог заглянуть в ее голубые глаза. И во время ужина он издали следил за ней взглядом, радовался ее красоте и своему счастью видеть ее.

XXXI

Визит послов Московского князя к Витаутасу в Бартенштейнскую крепость вызвал сильную тревогу, много различных толков и догадок не только в Кракове, среди епископов и вельможных панов Ягайлы; орден тоже был озабочен этим сватовством; дело в том, что все почувствовали, насколько возросла слава князя Витаутаса и его авторитет. Знали и то, что не только о сватовстве станут говорить с Витаутасом послы Московии, а будут советоваться с ним и по другим, политическим вопросам. Еще большую тревогу вызвало то, что князь посылает в далекую Москву своих послов, самых способных вельможных бояр с голшанским князем Иоанном Альгимантайтисом ⁴⁵ во главе и с большой свитой. Среди спутниц княжны были также боярыня Книстаутене с дочерью Маргаритой и еще несколько благородных жемайтийских боярынь.

Путь до Москвы был очень дальним, трудным и опасным, потому что из-за вражды со Скиргайлой и Ягайлой приходилось оставлять в стороне Великую Литву и идти морем до Риги, а потом ехать через земли Пскова и Новгорода.

Меньше всех радовался этому сватовству и назначению в свиту княжны боярыни Книстаутене с дочерью рыцарь Греже. О, как он был бы счастлив, если б тоже мог быть в свите княжны или среди послов! Сопровождая княжну, он ежедневно видел бы Маргариту, мог бы чем-нибудь помочь ей и ее матери. И, возможно, впервые в жизни рыцарь Греже пожалел, что он крестоносец, а не жемайтиец или еще какой вольный рыцарь. Но теперь перед ним, как крестоносцем, все пути в свиту княжны или послов князя были закрыты. Мог бы он попросить великого магистра, чтобы тот не отпускал Книстаутене с дочерью, как важных заложниц, но об этом рыцарь даже думать не хотел. Для него оставался один выход: выбрать момент и сказать Маргарите, что он любит ее, что без нее и жизнь ему не мила. Но как это сделать, как улучить такую минуту: при людях нельзя, а боярышня одна нигде не показывалась. Посвататься через кого-нибудь другого — у рыцаря не было среди жемайтийцев ни близких товарищей, ни родственников. Да к тому же он крестоносец, и еще неизвестно, как посмотрела бы на его сватовство боярыня, ее сыновья, князь Витаутас и сама Маргарита. А что сказал бы орден, устав которого запрещает жениться на чужеземках?.. А кто может поручиться, что во время такого долгого путешествия не посватается к боярышне кто-нибудь из послов или свиты? Да и в Москве — разве мало там красивых, молодых русских бояр? И рыцарь Греже окончательно встревожился и расстроился. Это заметила и боярышня, но традиции, скромность и это постоянное разделение мужчин и женщин не позволили им ни увидеться, ни объясниться.

В последний день перед отъездом из Бартенштейна в Мариенбург с письмом князя Витаутаса великому магистру ордена рыцарь Греже повстречал боярыню с дочерью на костельном дворе, когда они возвращались из часовни крепости, и, вежливо поклонившись, заговорил:

— Наверно, досточтимая боярыня, перед такой дальней дорогой вы молились, чтобы господь сохранил вас в пути от всяческих невзгод. Но не бойтесь, досточтимая фрау, вы поедете через христианские земли.

— Спасибо вам, отважный рыцарь, мы будем надеяться, что христиане не станут нападать на нас хотя бы ночью, — ответила Книстаутене, и Греже не понял, то ли она умышленно напомнила ему о повадках крестоносцев, то ли это было простое совпадение.

— Я очень сожалею, боярыня, что не могу проводить вас с дочерью Маргаритой до Москвы и на всем пути восхвалять ее красоту и добродетели.

— А ты, рыцарь, не забудешь ее в других христианских странах?

— О, моя госпожа, ваша дочь не только дама моего сердца, но и моя жизнь, моя надежда, моя радость!.. Как я могу забыть ее…

— Рыцарь, — не позволила ему договорить Маргарита, — твоя жизнь — в руках ордена, а твоя радость — славные военные подвиги.

— Уважаемая фройлейн, я свободный рыцарь, и с орденом меня связывает только вера, но не кровь; а ратные подвиги лишь те для меня славны, на которые и ты благословляешь меня.

Книстаутене остановилась у двери горницы и, подумав, сказала:

— Отважный рыцарь, сегодня нас с орденом связывает дружба, но завтра-послезавтра все может перемениться, как уже не раз случалось, поэтому поразмысли, рыцарь. — И боярыня с дочерью, больше ничего не сказав рыцарю, вошли в горницу.

— Счастливого вам пути, досточтимая фрау и уважаемая фройлейн!

— И вам счастливого пути, отважный рыцарь; если увидите моих сыновей — поприветствуйте их!

— Передай и от меня моим братьям наилучшие пожелания, — одарила рыцаря многозначительным взглядом Маргарита, и у него в груди вспыхнул огонек надежды.