Перепутья

Хотя в душе князь и его бояре жалели литовцев, как людей одной с ними крови, но, видимо, не больше, чем волк жалеет волка, когда тот попадает в зубы к собакам охотника. Может быть, князь и его бояре больше завидовали добыче и успеху крестоносцев и их союзников, нежели сочувствовали гибнущим литовцам, которые подчинялись Скиргайле и Ягайле. Да, литовцы были одной крови с князем Витаутасом, и все-таки они его враги; это была сила, при помощи которой Ягайла изгнал его из Литвы, отнял у него Тракайское княжество, русские земли. Если бы князь и сегодня, и в будущем мог полагаться только на свои силы, он, скорее всего, набросился бы на не нужных уже крестоносцев и их союзников и, отняв у них добычу, один пошел бы на Тракай и Вильнюс. Сейчас же он берег только своих жемайтийцев да еще опасался, как бы не понесли больших потерь крестоносцы, которые, сильные и могучие, теперь были нужны ему. А вот литовцев Скиргайлы и Ягайлы князь Витаутас не жалел и сам шел уничтожать их. Чтобы побудить крестоносцев и их союзников к походу на Литву, он даже повесил несколько десятков своих любимых жемайтийских бояр, восставших против ордена.

Долго смотрел князь с высокого берега Нерис на море огня и молчал. И когда фыркала чья-нибудь лошадь или кто-то из бояр мечом задевал за доспехи, все оборачивались, призывая к тишине.

На небосводе и внизу, в реке, светились отблески пожаров, сверкали звезды, и легкий ветерок приносил из долины потоки теплого воздуха и запах преющих осенних листьев…

Приказав окружать Кернаве, князь Витаутас с несколькими боярами и комтуром Германом спустился вниз, в долину Трех курганов. Когда-то здесь было святилище, стоял жертвенник и горел вечный огонь. Жертвенник сохранился и поныне, но священный огонь уже погас, жрецы разбежались, и ветер носил еще теплый пепел. Охраняли этот жертвенник три кургана и столетние дуплистые дубы. Некоторые дубы были уже вырублены, а остальные все еще росли на склонах курганов. Много раз вильнюсский староста поляк Клеменс из Москожова посылал сюда своих людей, чтобы они погасили вечный огонь, вырубили священные дубы, разрушили жертвенник и разогнали молящихся язычников, но к утру жертвенник снова вырастал и снова теплился огонь. Люди говорили о чудесах и тайно посещали это священное место.

Бояре схватили старика, собирающего хворост на склоне кургана, и привели к князю.

— Ты кто такой? — спросил князь.

— Слуга богов, — ответил старик.

— А что ты здесь делаешь?

— Хворост собираю, чтобы принести последнюю жертву Праамжюсу.

— А где эта твоя жертва?

— Здесь она! — И старик пальцем показал на свое сердце.

— А знаешь ли ты, что поклоняться старым богам запрещено?

— Люди не вольны в этом.

— Знаешь ли ты, с кем разговариваешь?

— Знаю, государь, и вижу твое светлое чело, хотя уже помутнели глаза мои.

— Я накажу тебя.

— И ты в воле богов.

— Не богохульствуй, невежда, — пристыдил его комтур Герман, — признай одного истинного бога, прими от нас крещение святое и получишь в раю жизнь вечную!

— Крестоносец, ты слишком ничтожен, чтобы произносить имя господа! И не вам пребывать на его вечных небесах!

— Светлейший государь, — прошептал князю комтур Герман, — мы его ad majorem dei gloriam окрестим, а потом…

— Оставьте его, — приказал князь и, пришпорив коня, сказал старику: — Покой тебе, слуга богов!

— Князь, чего не имеешь сам, того не можешь дать другим. — И жрец положил на жертвенник связку дров, чтобы принести последнюю жертву Праамжюсу.

Заночевал князь на вершине одного из Трех курганов. Он долго с тревогой смотрел на зарево пожаров. Запали ему в сердце последние слова жреца: «чего не имеешь сам, того не можешь дать другим», и он долго не мог заснуть.

Штурм Кернавского замка начался в ту же ночь, сразу же, как только подоспели по Нерис тараны. Рыцарь Греже необычайно быстро снял с лодок стенобитные машины и, установив их вокруг замка, принялся за работу. Оба Книстаутаса и боярин Минтаутас со своими отрядами лезли на стены, подкапывались под фундамент, ломились в ворота. Гарнизон замка защищался, но не стремился проявить особое сопротивление. Если бы не крестоносцы рыцаря Греже и татары Книстаутасов, гарнизон, многие воины которого сочувствовали Витаутасу, может быть, и сдал бы замок без кровопролития. Но теперь они опасались мести крестоносцев и жестокости татар, поэтому упорно защищались.

На запрос из замка ответили, что ни боярыни Книстаутене, ни ее дочери здесь нет. Но в это никто не хотел верить.

Рыцарь Греже проявил здесь необычайную отвагу и все свое искусство в разрушении крепостных стен. И вскоре одна стена была проломлена, в другой образовалась брешь возле основания, и положение осажденных ухудшалось с каждым часом.

На стене взвился белый флаг, и появился посланец начальника замка.

Рыцари, и вы, отважные воины! — крикнул со стены парламентарий. — Если вы ищете боярыню Книстаутене и ее дочь, то я от имени своего старосты Таутгиниса заявляю, что в замке их нет!

— А куда вы подевали несчастных женщин, если у вас их нет?

— Их увезли в Тракай.