Перерождение

— Ну, кого-то же нужно отправить, и, вероятно, Джимми считает лучшим кандидатом меня.

Маус постаралась изобразить заботливую жену.

— Пожалуйста, будь начеку! Бдительность, бдительность и еще раз бдительность!

— Такое ощущение, что ты говоришь серьезно!

Маусами даже с ответом не нашлась.

— Конечно, серьезно, Гейлин! — устало проговорила она.

— Даже если не серьезно, мне все равно приятно!

«Надо сказать ему правду, — подумала Маусами. — Взять и сказать!»

— Ладно, езжай! — Она снова взялась за вязание. — Я буду ждать тебя.

— Ты и впрямь считаешь меня дураком? — Гейлин пристально взглянул на жену. Его правая рука как будто непроизвольно дернулась к ножу.

— Я… этого не говорила.

— Вот и хорошо, потому что я не дурак.

Воцарилась тишина. Правая рука Гейлина поползла к поясу и застыла у рукояти ножа.

— Гейлин, — шепнула Маус, — что ты делаешь?

Вопрос словно вырвал Гейлина из транса.

— То есть? — ошарашенно спросил он.

— Ты так смотришь, а рукой… Что с твоей правой рукой?

Гейлин взглянул на руку и чуть слышно хмыкнул.

— Не знаю, — честно признался он и наморщил лоб. — Вот до чего ты меня довела!

— Разве тебе на мостки не пора? Тебя уже наверняка хватились!

Гейлин смотрел не на нее, а словно внутрь себя.

— Пожалуй, пойду… — буркнул он, но не сделал ни шагу и руку от ножа не убрал.

— Давай, через неделю увидимся, — кивнула Маус.

— О чем это ты?

— Ну, сам же говорил: тебя на станцию отправляют.

— Да, да… — судя по выражению лица, Гейлин вспомнил, в чем дело. — Да, я завтра уезжаю.

— Пожалуйста, береги себя! Я серьезно… Будь начеку!

— Да, постараюсь!

Шаги Гейлина заскрипели по полу, а потом стихли: дверь Большой комнаты захлопнулась. Лишь тогда Маусами поняла, что вытащила спицу из вязания и сжимает ее в руке. Знакомая с детства комната вдруг показалась огромной и зловеще пустой: ни кроваток, ни Маленьких.

По спине пробежала ледяная змейка страха: вот-вот случится что-то ужасное.

Часть 6 НОЧЬ ЗВЕЗД И НОЖЕЙ

Кратка, как сон; как призрак, преходяща;

Как молния среди глубокой ночи,
Она быстра — блеснет и озарит
Пред взорами и небеса, и землю,
Но прежде чем успеет человек
Сказать «смотри!» — уж снова бездны мрака
Все поглотят. Так быстро на земле
Все светлое в хаосе исчезает!

У. Шекспир, «Сон в летнюю ночь», акт I, явление 1

[12]

35

Стех пор как приехал последний автобус, ровно девяносто два года, восемь месяцев и двадцать шесть дней Первая колония жила следующим образом:

В свете прожекторов.

Под властью Единого закона.

Согласно традициям.

Согласно инстинктам.

Сегодняшним днем.

Узким кругом: Первые семьи, Приблудшие, потомки тех и других.

Под защитой Охраны.

Под властью Семейного совета.

Без прошлого.

Без внешнего мира.

Без звезд.

Для Тетушки Ночь звезд и ножей началась так же, как многие предыдущие: она сидела на крохотной душной кухоньке и писала в дневнике. После обеда она сняла с веревки новую порцию высохших страниц — они всегда напоминали ей кусочки застывшего солнца — и остаток дня доводила их до ума — обрезала края, осторожно снимала обложку из ягнячьей кожи и подшивала новые листы. Работа отнимала много времени, требовала аккуратности и внимания, зато результат доставлял ни с чем не сравнимое удовольствие. Когда Тетушка отложила нитку с иголкой, зажглись прожекторы.

Почему все уверены, что дневник у нее один? Если не изменяла память, этот блокнот был двадцать седьмым по счету. Казалось, стоит выдвинуть ящик стола или открыть буфет — наткнешься на очередной «том» дневника. Наверное, причина заключалась в том, что она не ставила их на полке корешок к корешку, а рассовывала куда попало. Зато каждая находка радовала, как встреча со старым другом.

Истории в блокнотах повторялись: Тетушка описывала Старый мир. Порой новые эпизоды сами всплывали из недр памяти. Например, как она смотрела телевизор: перед мысленным взором появлялся мерцающий голубой экран, а в ушах звучал недовольный голос отца: «Ида, выключи чертов ящик! От него у тебя мозги набекрень!» А порой воспоминания оживлял солнечный свет, льющийся сквозь листву, или запах ветра. Тетушка закрывала глаза и видела фонтан в парке — его брызги казались хрустальными! — или подругу Шариз, которая жила за углом. Вот они вместе сидят на крыльце, и Шариз показывает выпавший зуб с окровавленными корешками. «Зубной феи точно нет, но кто мне доллар принес?» Вот мама в своем любимом бледно-зеленом платье складывает на кухне выстиранное белье — как славно пахнут чистые полотенца!

Любой новый эпизод означал целую ночь за дневником. Ведь воспоминания как лабиринт: откроешь дверь, а за ней — вторая, за второй — третья…