Перерождение

Лежит она, сопит в две дырки. Ручки эти свои шаловливые под щекой сложила, коленки согнула — ну чисто, мать его, нежный беззащитный котеночек, прям обнять и плакать. А на деле же — бес, ну самая что ни на есть чертяка. Довела сегодня аж до багровой пелены перед глазами, когда увидел ее под этим недопеском. Взобрался долбоклюй на нее, прижался, а она и рада, ерзает, задницей об него трется. Тренируются они, как же. Придурок ей чуть весь затылок слюной не закапал. Прямо руки свело от желания шею свернуть как цыпленку. И нет бы эта заразина глазки в пол и "Прости, я виновата, мой альфа, готова встать на колени и заслужить твое прощение". Что ты, это же не боевой пупс будет. Глазищи наглые прищурила, кулаки стиснула и давай свою правоту доказывать. А мне эта правота ее куда упиралась, когда в башке еще гранаты бахают и в кишках точно кислота жжет? Как все это дерьмо понеслось карьером по наклонной и докатилось до гребаного ультиматума о моногамии и кулака мне в челюсть? Хрен с ним, с этим хуком, но она права на меня предъявлять вздумала, мелкая гадость. На меня. И у меня, бля, от этого встал так, что в голове помутилось. То есть моему придурковатому члену внезапно до одинокой, блин, слезы понравилась мысль посещать отныне только одну кондитерскую, тогда как у него есть все разнообразие сладостей мира. Еще такого не бывало. И вообще, с каких это пор он мне указчик…

— Первую конную ей распусти, — фыркнул себе под нос, входя в крутой поворот. — Поняха выносливая… — фырканье переросло в идиотские смешки, — кобылы длинноногие, долбаный всадник Апокалипсиса, — чувствуя, что уже откровенно начинаю ржать, аки тот конь, нажал на тормоза, — единственная коняшка… Единственная, мать его за ногу.

Отсмеявшись, почесал в затылке и повернул обратно к поместью. Вот сейчас, когда она перед глазами не мельтешит, и думать вроде адекватно могу, и вполне себе отчет в собственных желаниях и поступках отдаю. А они таковы, что не хочу я никуда мчаться сломя голову и что-то доказывать, оттрахав без разницы кого. Кому, блин, доказывать? Ей? Зачем? Себе? Так не мальчишка небось, чтобы вести себя по-идиотски. Ладно бы и правда была такая насущная потребность пойти и трахнуть кого-то, хоть капля предвкушения где-то зудела. Так не стоит на это. Потому что стоит только на эту кошку адову. Спит она рядом — стоит, ест, едва не мурлыча от удовольствия, — тоже, ругается со мной — ширинку рвет, а как потрется разок или шею лизнет, будто моя кожа — лучшая вкуснятина в мире, так и вообще в голове муть и яйца в жарких тисках, как у ссыкуна малолетнего. Старею, вот блин, точно старею. Моногамия… надо же.

— Пупс, я дома.

В первый момент я заморгала, не понимая, не причудился ли мне голос Риэра, являясь продолжением сна. Но такое знакомое напряжение, как будто в организм вернулось столь необходимое электричество, безошибочно подсказало: мой альфа здесь. Внутри словно все пришло в движение, превращая кучу раскисшего бардака, в которую неожиданно растеклась без него, в меня, прежнюю Рори. Я его еще даже не увидела и не ощутила запаха, а всех сомнений, страхов, дурных фантазий как и не бывало. Все во мне сразу правильно, все ребра жесткости на своих местах. Вернулся.

— Да что за хрень тут валяется у тебя, — Ой, я же мусор с балкона собрать собрала, а не вынесла.

Ну надо же, явился не запылился, а уже бухтит. Я сорвалась с дивана и понеслась в прихожую, останавливаясь на пороге и складывая руки на груди, чтобы просто не кинуться вперед и не повиснуть у него на шее, визжа в ухо и облизывая, как самый натуральный, дико скучавший по хозяину щенок. Мои ноздри задергались, щеки свело, а губы сжались в ниточку от усилий сдерживать улыбку.

Альфа выглядел не лучшим образом. Весь какой-то мятый, все так же небритый, и одежда та же, в которой он уезжал, да и пах, будто не был в душе ни разу с момента своего исчезновения.

— Ты в бомжи подался? — задержала я взгляд на его взъерошенной шевелюре.

— Хм-м… все-то ты знаешь, Рори, — ухмыльнулся он как всегда нахально, но было что-то за этим фасадом. Неуверенность, от которой у меня под ложечкой засосало. — Возьмешь на постой?

— Очень смешно, — проворчала я и снова принюхалась. Черт, от него еще и кровью пахнет, — Что случилось? Только попробуй опять мне тут начать тень на плетень наводить — и я тебе двину. Больно.

— Не стоит этого делать, пупс, — продолжал лыбиться этот клоун. — Если ты мне врежешь, я, скорее всего, вынесу спиною дверь. А мы с тобой временно ограничены в средствах, и чинить ее не на что. А из меня слесарь так себе.

— Ты можешь прекратить ерничать? Просто объясни мне все нормально.

— А ты возьми и спроси все нормально, а то я не знаю, с чего бы начать.

— Тогда, может, ты хоть в комнату пройдешь или так и будешь тут в прихожей торчать?

— Ну, я же не знаю, не захочешь ли ты меня сразу же вышвырнуть за ненадобностью, так что тут постою.

Нет, ну это уже реально цирк какой-то.

— Где ты был?

— У Липардов.

— Зачем?

— Затем, чтобы сделать тебя порядочной женщиной.

— Риэр.