— Что это? — смеется, прекрасно видя, что у Геры в руках цветы, но слова срываются от радостного удивления.
— Цветули, — откровенно ухмыляется он. — Понятно, что платье чулки и подвязки отменились, но букет невесты
обязательно должен быть. Как же мы без букета для невесты?
— У нас свадьба была полгода назад. Ты забыл?
— Какая разница?
Это не букет. Букетище. Огромная охапка роз. Артём с трудом удерживает ее, он заперся с цветами прямо в ванную
комнату.
— Ой, куда ты их? — Рада округляет глаза и сгибает ноги в коленях, садясь чуть выше.
Гергердт сует цветы прямо в пенную воду.
— Вазы у меня нет. Пусть тут и полежат, а то завянут. Жалко. Я же для тебя старался, хотел порадовать.
Присаживаясь на край ванны, он протягивает руки и гладит плечи жены, не заботясь о том, что рукава рубашки мокнут от
пены и воды.
— Ты порадовал, — сначала притихшим голосом признается она, а потом снова смеется. Выбирает из вороха цветов алую
розу, подносит к носу, вдыхает тонкий аромат. — Это самые лучшие, самые красивые, великолепные, шикарные цветы,
которые мне когда-либо дарили. Самые-самые.
До Геры Рада постоянно получала от кого-нибудь цветы. И от Антона, и от других мужчин. Она так часто их получала, что
перестала ценить и совсем разучилась ими любоваться. Но муж подарил ей не просто букет. Не один из этих дорогущих, с
одинаково подрезанными, крепко связанными стеблями в оберточной бумаге. Артём принес ей больше сотни роз. Они все
разные — алые, белоснежные, розовые, желтые, с крупными, мелкими и полураспустившимися бутонами.
— А почему разные?
— Хотел много цветов, но не смог определиться. Три киоска пришлось выпотрошить. Суют мне букетики свои. А мне
нормальные цветы нужны. Куча цветов. Что мне три букетика купить? Как я тебе их подарю?
— И правда, — улыбается счастливая жена, — как ты мне подаришь три букетика?
Она пытается представить Геру с красивым букетом цветов и не может. Ни с одним букетиком, ни с тремя. Зато вот с такой
охапкой, будто он по дороге домой ободрал чью-то клумбу, вполне. Так и видит, как он перемахивает через забор в чей-то
палисадник. Хохочет, не в силах успокоить свое разбушевавшееся воображение.
— Ты задержался, вот я и завалилась в ванну. А говорил, что мы пойдем сегодня в ресторан, — беззлобно корит.
— Ну, извини! Об этой встрече я договаривался давно. Тем более дней десять назад я и не знал, что полгода как женился.
Выныривай, — вытягивает ее из ванной.
Рада, поднимаясь, тут же прижимается к нему телом, покрытым пеной. Мокрыми руками берет за лицо, крепко целует в губы.
— Мне нужен час на сборы.
— Собирайся.
Оставляя жену в ванной комнате, Артём идет снять с себя промокшую одежду. Главным образом ему хочется освободиться
от галстука, который на шее чувствуется удавкой.
Через час Рада, уже накрашенная и пахнущая духами, стоит перед зеркалом, вдевая в уши серьги. Гере кажется, что она
стала еще красивее, чем прежде.
Его взгляд сходит с ее улыбающихся губ и опускается на живот.
— Что?
— Ничего.
— Нет, скажи.
— Я думаю, что, когда у тебя вырастет вот такой живот, — оттягивает на ней свободное платье цвета арбузной корки, — я
умру.
Он еще не чувствует, что жена беременна. Только понимает, но не чувствует. Еще нет живота, и у Рады — никаких особенных
проявлений беременности, кроме быстрой усталости с нечастым головокружением. И все равно каждый раз, когда его
взгляд невольно или намеренно задерживается на ней, горит внутри осознание, что в эту самую минуту, секунду, как он
смотрит на нее, происходит что-то очень важное. Происходят бесценные и неповторимые изменения — в ней растет его
ребенок.
***
А время летит незаметно. Быстро приходит весна, а потом и лето наваливается на город долгожданной жарой.
Рассеивается ощущение чуда, то самое чувство чего-то недосягаемого, что одолевает будущих родителей лишь первые
месяцы беременности. Малышка уже пинается и толкается, всячески давая о себе знать, но это не чудо и не волшебство —
это жизнь от приема до приема, от УЗИ до УЗИ, от анализов до анализов, угроза прерывания беременности и постоянная
сохраняющая терапия. Неусыпный контроль врачей и страх, что вдруг пойдет что-то не так.
Каждый месяц, день, час — борьба за маленькую жизнь, которая становится для обоих смыслом существования.
Гергердт отвез бы жену за границу, устроил в хорошую клинику, доверив лучшим специалистам, но Раде запрещают летать,
поэтому он не мог рисковать, нарушая запрет врачей. Остается только надеяться на местных эскулапов.
— Валера, чего ты потом обливаешься, когда кондиционеры на всю мощность работают? У меня уже спина инеем
покралась, а ты все потеешь и потеешь, — посмеивается Гергердт над помощником. Он у них теперь частый гость. Артём
переложил на него все дела, какие только мог, чтобы самому не оставлять жену в одиночестве и отлучаться из дома как
можно реже.
Иванов тяжело выдыхает, стирая каплю пота с виска и пряча носовой платок в карман брюк.
— Думаю.