— Сотри сама, — просит он и смотрит ей в глаза.
А Рада, стараясь не смотреть на него, берет чистую салфетку, но тут же откидывает ее. Подносит руку лицу, замирает на
секунду нерешительно и стирает с его губ остатки помады.
— А пообниматься? — усмехаясь говорит он. — Не соскучилась? Я – уже. Хочу тебя потрогать. Я тебя вообще хочу. —
Ничуть не заботясь, что они на людях, он жадно припадает к ее шее. Целует, вдыхает островатый будоражащий запах.
— Может, мы все же сначала хоть кофе попьем? — шепчет она, даже не пытаясь сопротивляться натиску Гергердта.
Бесполезно. Далеко он все равно не зайдет, не завалит же ее на диван прямо тут. — Вон, уже несут.
— Кофе, кофе… — вздыхает Гергердт и задерживает ладонь у нее на бедре. — Много кофе пить вредно.
— Жить на свете тоже вредно, Гера. — Кладет ногу на ногу и зажимает его ладонь между бедер. Улыбается. Берет свою
чашку.
— А что это ты так рано сегодня освободилась?
— У меня же особые привилегии, — смеется Дружинина. — Шутка. Я уволилась, Гера.
— Радужно.
— И мне. Я теперь безработная. Спасай, Гера. Кто теперь будет меня кормить? Спасай, а то мне придется сдать в ломбард
все свои драгоценности. — Указывает взглядом на свои золотые часы и кольцо на руке.
Гера усмехается и отпивает кофе.
— У тебя будет все, что ты только пожелаешь. Все.
Она вздыхает.
— Шуба у меня уже есть. Я, кстати, забыла тебя поблагодарить. Спасибо. Она мне нравится. Как ты ее купил? Угадал с
размером, ростом. Поразительно.
— Ничего поразительного. Нашел продавщиху твоей комплекции, она мне все перемерила, я выбрал.
Рада смеется. У нее такой приятный смех.
— Правда?
— Чистейшая.
— Артём, а если бы забеременела одна из твоих разгульных девиц, ты бы тоже оставил ребенка? — внезапно спрашивает
Дружинина.
Но Гергердта не смущает такой неожиданный поворот их разговора.
— Конечно, — твердо отвечает он.
— Ты бы связал жизнь с такой женщиной? — удивляется она.
— Нет.
Следующий вопрос вертится на языке, но Рада никак не может ясно его сформулировать.
— Родила и свободна, — объясняет Гера, рассеивая ее сомнения.
— А если она… не захочет быть свободной?
— Ее никто не спрашивает. Родила — свободна. Давай, можешь начинать демагогию по поводу того, какая я сволочь.
— Нет, — она со смешком качает головой, — демагогия ради демагогии мне не интересна.
— Зачем ты тогда спрашиваешь?
— Это не более чем любопытство.
— Ты хочешь детей? Ребенка? Это тоже не более чем любопытство.
Она молчит. Затихает. По ее лицу невозможно что-либо прочитать.
— Так трудно ответить? Да или нет? — зачем-то давит он. — Ты хотела того ребенка?
Артём все ждет, когда же она потянется за сигаретой. Но Рада спокойная с виду, расслабленная. Делает из чашки глоток,
отставляет ее в сторону и сцепляет пальцы, опираясь на спинку дивана.
— Да, я хотела того ребенка. Я собиралась замуж за интеллигента и хотела родить интеллигента. Все, как ты говорил. Но не
сложилось. У меня были проблемы со здоровьем, ребенка я потеряла. А мой интеллигент этого не перенес. Я стала ему
такая не нужна. Поэтому, Артём, со мной бесполезно разводить всякого рода демагогии о том, кто прав, а кто виноват. Я
разочарована и слегка бесчеловечна, — усмехается. — Меня мало волнуют чужие проблемы, своих хватает. И более всего
я ненавижу рассуждать о каких-то чисто гипотетических ситуациях.
Гергердт ищет на ее красивом лице хоть какие-то проявления эмоций. Но их нет. Кроме насмешливости во взгляде и тихой
улыбки. Он трогает ее волосы, она, как обычно отводит его руку.
— Почему? — спрашивает он напрямую.
— Не люблю я этого. Ты не представляешь, сколько времени я трачу на укладку. — Убирает волосы от лица, пропуская
темные пряди между пальцев.
— Что-то не верится.
— В том-то и весь секрет. Гера, ты допил кофе? Допил? Ты обещал показать мне свой кабинет.
— Я обещал?
— А пообниматься? Не соскучился? Я – уже, — повторяет она его слова и видит, как его глаза загораются темным огнем.
fima
21.02.2015 20:18 » Глава 7Отношения. Твою мать, если бы ему месяц назад кто-нибудь сказал, что он станет сходить с ума по одной девке и встрянет
в эти самые «отношения», он бы, наверное, нет, не долго смеялся, а удавил бы этого шутника. В его кипучую жизнь «одна
девка» никак не вписывалась. А теперь от мысли о Радке Дружининой крыша ехала. Он хотел эту женщину всегда и везде,
почти три недели не отпускал от себя ни на шаг и ждал: когда же ослабнет это наваждение. Но оно не ослабевало, никак не
проходило.
С Дружининой все по-другому; ей не хотелось указывать на дверь и говорить: проваливай. Она спала в его постели, и
Артёма преследовало дурацкое чувство, что так и надо. Она разложила у него в гардеробной свои вещи, а ему по-идиотски
казалось: так и должно быть. Некоторые из его рубашек насквозь пропитались ее духами, но Геру это не раздражало. Он