Пересадка на узловой

— Да. Еще одна деталь. Хоть сильно рисковал, сразу не бросился наутек, прежде вошел в вокзал, из автоматической камеры забрал вещи. Опергруппа управления на транспорте прибудет в Таежное позднее. Нам ближе. Прошу выехать немедленно. Не исключено, за всем этим что-то серьезное потянется.

Таежная встретила по-настоящему весенней погодой. После затяжного ненастья с холодами и снегопадами настала пора оттепели. Раннеапрельское солнце ослепительно щедро светило. Почерневший снег вдоль железнодорожных путей оседал, с насыпи текли ручьи. Шатохин, подъезжая к станции, из окна глядя на хлынувшее половодье, мысленно поздравил себя, что не поверил прогнозу, захватил с собой сапоги.

Поезд прибыл на третий путь. Первый и второй были заняты пассажирскими составами дальнего следования. Попасть в здание вокзала можно было, пройдя через мост. Шатохин спрыгнул на сухую, чистую, недавно подметенную асфальтированную платформу, пошел по ней. Шагая через ступеньку, размахивая портфелем, поднялся на мост. Вид с высоты открывался прекрасный. Густая сеть железнодорожных путей расстилалась, убегала вдаль. Накатанные миллионами колес, ослепительно сверкали рельсы. Метрах в трехстах стояло вытянутое, окрашенное в желтый цвет двухэтажное здание вокзала. Выложенные фигурной кладкой стены, богатые лепкой радовали глаз. Вокзал был красив. Недаром, пока не был реставрирован, а фактически выстроен заново вокзал в Новосибирске, таежинский считался самым красивым на всем рельсовом пути от Урала до Тихоокеанского побережья. Хорошо сохранившийся с начала века, заботливо ухоженный, он и теперь в чем-то превосходил лучшие железнодорожные вокзалы Сибири и Дальнего Востока. Близко вокруг не было других крупных строений, а те, что в отдаленье, — одноэтажные, и вокзал, словно остров, высился среди рельсовых путей. Они охватывали вокзал с двух сторон, щедро серебрясь и бликуя, будто текучие водные струи.

Пока Шатохин, жмурясь, окидывал взглядом станцию с высоты моста, поезд с первого пути ушел. Еще спустя минуту медленно поплыл другой пассажирский состав. А голос дикторши, звонкий и задорный, объявлял уже, что с соседних станций вышли и вот-вот прибудут, займут освободившиеся пути другие поезда; называл номера уходящих и прибывающих электричек. Недаром станция узловая. Голос дикторши почти не умолкал. В разгаре дня движение было напряженным. Конечно, ночью круговорот поменьше, пассажиры не толпятся на перроне, электрички на приколе. И все равно движение круглосуточно беспрестанное. Не мудрено, что Неделин сумел скрыться, думал Шатохин, спускаясь с моста.

На перроне было оживленно. Радуясь погожему дню, многие пассажиры из зала ожидания перекочевали на скамьи под открытым небом. Ресторанные буфетчицы тоже охотно высыпали на улицу, вынесли из помещения столики, торговали с них напитками и снедью. Шатохин выпил стакан подогретого брусничного морса, походил в толчее. Невольно глазами смерил расстояние от нижнего края окон второго этажа до земли. Прилично, метров пять.

В милицейской комнате, когда Шатохин вошел, сидели двое — грузный, лет сорока пяти, капитан и молодой худенький сержант.

— Вы из крайцентра? Шатохин? — спросил капитан вставая.

— Точно, — сказал Шатохин.

— Хотел вас встретить, да номера вагона не знал. Угадал, что вы сюда сразу заглянете, — сказал капитан, пожимая руку. Представился: — Никонов, начальник линейного отделения милиции.

Шатохин никого заранее не извещал о своем приезде. Видимо, это Пушных позвонил. При всей своей занятости он никогда не забывал переговорить с людьми, с которыми в командировке его сотруднику так или иначе придется контактировать. Было это вовсе не обязательно, но приятно.

— А это Свиридов, — представил начальник линейного отделения сержанта. — Можно сказать, главный виновник всех наших хлопот.

Сержант покраснел.

— Лейтенант сейчас должен подойти, — взглянув на часы, продолжал Никонов. — Нынче от службы оба свободны, я вызвал. Решил, что вы захотите с ними в первую очередь встретиться.

— Лейтенант Глазов? — уточнил Шатохин.

— Да... А вот и Глазов явился.

Шатохин обернулся. В дверях стоял парень среднего роста, примерно одного с сержантом возраста, лет двадцати трех, одетый в демисезонное пальто и спортивную шапочку с надписью «Снежные узоры».

Лейтенант поздоровался, снял перчатки и стоял, не зная, удобно ли первым протянуть руку Шатохину. Капитан кивком велел ему садиться, и он занял стул рядом с сержантом.

— Может, перейдем в мой кабинет, удобнее будет, — предложил капитан.

— Зачем? Не нужно, — отказался Шатохин.

— Тогда, если не нужен вам, пойду. Дела. А вы раздевайтесь, — предложил Шатохину. — И ты, лейтенант, тоже, — повернулся к Глазову. — Что как на вокзале сидеть.

Шатохин улыбнулся при этих словах: они в буквальном смысле были на вокзале.

— Николая ругают, — сказал Глазов, кивнув на сержанта, когда остались втроем. — Мне, конечно, тоже досталось, но меньше. Хотя самую большую глупость спорол я, когда на одиннадцатый километр поехал.

— Зачем понадобилось срочно ехать?