На улице теплынь, а топить продолжали по-зимнему. Батарей — не прикоснешься, в номере душно. Хорошо бы форточку на ночь открыть. Шатохин отодвинул плотную штору, и громада вокзального здания открылась взору. Из окна гостиничного номера была видна северная сторона. Вокзал находился всего метрах в трехстах. Он был освещен снаружи и изнутри. Светилось каждое высокое окно в центральном — кассовом — зале и в зале ожидания в левом крыле. Мощные прожектора с высоты обливали своими лучами пристанционные пути и захватывали вокзал, его выкрашенные в желтый цвет стены узорчатой кладки, зеленую, крытую железом крышу. Впереди, на свободном пространстве за окнами гостиницы царил мрак, и он подчеркивал праздничную яркость ночного вокзала.
Шатохина привлек больше не сам по себе вид здания. Внимание приковали окрашенные серебрянкой трубы. Словно тугие ливневые струи, соскальзывали они с крыши и текли по стене вниз, почти достигали земли. Труб было десятка полтора. Одна из них проходила в простенке между арчатыми окнами второго этажа, где находилась милицейская комната. Причем проходила труба не ровно в центре простенка, а была заметно подвинута к одному из окон. К тому, через которое ушел Неделин.
Шатохину днем не давала покоя мысль, что сбежавший прекрасно знал о трубе за окном милицейской комнаты, но до сих пор он не мог найти толковое объяснение, откуда знал. Даже если предположить, что через Таежную Неделин проезжал не раз и хорошо запомнил вокзал, то все равно не настолько же, чтобы в память врезались такие подробности, как водосточная труба близко от окна. Специально такое запомнить Неделин не мог. Такое могло отложиться в сознании непроизвольно. Но для этого нужно долго, очень долго смотреть на вокзал. Просто остановиться посреди улицы и часами глазеть — это не реально, невозможно. Зато когда находишься один в номере и заняться нечем, отчего бы не встать у окна, не разглядывать? Точно так, как сейчас он, Шатохин... Не следует ли из этого, что Неделин в свое время останавливался в гостинице?
Размышляя так и продолжая вглядываться в вокзал, Шатохин заметил, как от двери служебного хода кто-то отделился и быстро направился вдоль стены здания к багажной кладовой. Маневровый тепловоз с несколькими вагонами, груженными лесом, заслонил и фигуру идущего, и дверь служебного хода.
Шатохин отошел в глубину комнаты, сел. Ну, конечно! Должен был ночевать в гостинице Неделин. Смотрел из окна и подмечал непроизвольно, как входят и выходят в служебную дверь с надписью «Милиция» люди, видел и окна, и трубы. Не думал, не гадал, конечно, что пригодится. А приспичило, сразу вспомнил и воспользовался.
И как в голову не пришло сразу, что Неделин мог остановиться в гостинице. Ведь задержанный сам сказал лейтенанту Глазову, что, будь документы, отправился бы на ночлег в гостиницу. Значит, точно потерял паспорт или украли. Так. Если сразу не соврал, то, вероятно и дальше говорил правду. Жаль, не спросил у Глазова, сразу задержанный назвался Неделиным или уже на станции... Большая разница. Пока ехали, мог обдумать, что говорить, а сразу... Уточнить у лейтенанта нужно. Шатохин потянулся к трубке, но тут же передумал звонить: обойдется без уточнений.
Он накинул пиджак, обулся и вышел из номера.
В узком длинном коридоре было пусто и тихо. Освещение слабое. Только около входа, на полированной стойке, за которой находилась дежурная, свет от настольной лампы был предусмотрительно направлен на картонную табличку с надписью «Мест нет».
Дежурная, полная женщина с сединой в завитых волосах, сидела за столиком и что-то вязала на крупных пластмассовых спицах. Она подняла глаза, вопросительно посмотрела на Шатохина.
— Мне бы книгу регистрации приезжающих посмотреть, — попросил Шатохин.
— Вы с собой хотите взять? — женщина заговорила не сразу, прежде собрала и отложила вязание.
— Если можно, в номере посмотрю.
— Нет. Здесь смотрите. А в номер брать нельзя.
Шатохин не стал спорить: нельзя так нельзя. Он зашел за стойку, присел к лампе и раскрыл пухлую регистрационную книгу.
Записи начинались с середины октября. Шатохин устроился поудобнее и углубился в записи. Администратор снова взялась за вязание.
— Можете к себе забрать, если уж нужно, — разрешила она.
— Ничего, ничего, здесь даже лучше, не заснешь, — не прерывая своего дела, откликнулся Шатохин.
Прошлогодние записи подходили к концу, он просматривал список за двадцать пятое декабря. И тут в середине очередной странички взгляд наткнулся на фамилию Емелин.
Шатохин недолго бы задержался на этой фамилии. Внимание приковало имя-отчество Емелина — Виталий Петрович. Полное совпадение с именем-отчеством человека, назвавшегося Неделиным. И год рождения — 1946, и профессия — инженер (в гостиничной книге значилось даже «ст. инженер») совпадали. Место жительства Емелина, правда, не Пермь, а Челябинск. Домашний адрес — проспект Металлургов, 4, кв. 30, место работы ЧТЗ — Челябинский тракторный завод — надо понимать.