— Маис когда-то был священным у многих народов в том мире, откуда я прибыла сюда, — сказала я, вряд ли сознавая, зачем это говорю. — Это такое прекрасное растение! Мне нравится все, что делают из кукурузы: полента, кукурузные лепешки, кукурузный хлеб, тортильи, консервированная кукуруза, мамалыга, кукурузная крупа, виски, чаудер — это такая похлебка с овощами, кукурузными початками, рыбой и моллюсками. Да и просто вареные кукурузные початки — это очень вкусно. Все это прекрасно. Это поистине благословенное растение! Надеюсь, вы не возражаете, что я перечисляю исключительно съедобные веши?
— Господи, конечно же нет! — улыбаясь, сказала Ай Ли А Ле. — А как вы думаете, из чего мы делаем кледиф?
Потом я все-таки спросила ее об игрушечных мишках. Это выражение, конечно, ничего ей не говорило, но когда я описала существо, которое жило в моем книжном шкафу, она кивнула:
— Ах, да! «Книжкины мишки»! Это было еще в самом начале, когда генетики старались все сделать лучше, чем оно есть. Вот тогда они и уменьшили обыкновенных медведей, превратив их в карликов, в забаву для детей, в домашних любимцев. Это были игрушки, но только живые. И в них заложили вполне определенную программу: они должны были всегда быть добродушными, пассивными и преданно любить своих хозяев. Но один из генов, использованных для уменьшения медведей, ученые позаимствовали у насекомых — у ногохвостки и уховертки. И вот игрушечные медведи вдруг принялись поедать детские книжки. По ночам, когда предполагалось, что они будут сворачиваться клубком в ногах у своих маленьких хозяев, они вылезали из кроваток и начинали есть книги. Им очень нравился вкус бумаги и клея. Потом оказалось, что потомство таких медведей обладает длинными проволочными хвостами и странными челюстями, похожими на челюсти некоторых насекомых; в общем, эти существа уже никак не годились для детей. Но изловить их, к сожалению, оказалось очень трудно; они всегда успевают удрать и залезть куда-нибудь в недоступное место — в деревянную мебель или в стену…
Айслак я потом посещала еще несколько раз — мне хотелось повидаться с Ай Ли А Ле. Это не очень-то счастливый и не слишком обнадеживающий мир, но я бы отправилась куда угодно, лишь бы снова увидеть эту добрую улыбку и этот водопад золотистых волос, заплетенных в косы. Чтобы насладиться порцией замечательного кушанья из кукурузы в обществе женщины, которая и сама на целых четыре процента является этим растением.
МОЛЧАНИЕ АЗОНУ
Молчание азону вошло в пословицу. Первые посетители этого мира решили, что эти изящные грациозные люди немы от природы, что у них нет иного языка, кроме языка жестов. Но позже, услышав, как болтают детишки азону, они заподозрили, что взрослые все же иногда тоже разговаривают, хотя бы друг с другом, а молчат только с иностранцами. Теперь-то мы точно знаем, что жители мира Азону отнюдь не немые, но болтают лишь в раннем детстве, а потом разговаривают крайне редко, причем при любых обстоятельствах. Они не пишут друг другу записки и, в отличие от настоящих немых или тех монахов, что дали обет молчания, не пользуются никакими знаками или какими-либо приспособлениями, способными заменить речь.
И это практически полное воздержание от употребления языка делает их просто восхитительными.
Люди, которые постоянно живут рядом с животными, умеют ценить очарование немоты. Поверьте, это истинное удовольствие — знать, что ваш кот, войдя в дом, никогда не упомянет ни об одном из ваших недостатков. И вы всегда можете поделиться любыми своими бедами с собакой, которая никогда никому о них не расскажет — и уж тем более людям, которые послужили причиной ваших бед.
Те, кто не может говорить, и те, кто может говорить, но не делает этого, обладают огромным преимуществом перед нами: они никогда не говорят глупостей. Возможно, именно поэтому мы твердо уверены: если уж азону наконец заговорят, то наверняка потому, что собираются изречь некую истину.
Естественно, туристы в Азону устремляются могучим потоком. Будучи традиционно гостеприимными, жители этого мира стараются как можно лучше развлечь гостей, держатся в высшей степени учтиво, однако и не думают ради них изменять своим обычаям и привычкам.
Некоторые отправляются в Азону, чтобы просто с благодарностью присоединиться к тамошним жителям в их упорном молчании и провести несколько недель в таком обществе, где не придется смысл каждого своего высказывания украшать или, наоборот, затемнять всякой словесной мишурой. Многие из этих людей, будучи принятыми в дома аборигенов на правах гостей, оплачивающих свое проживание, потом возвращаются в Азону год за годом, и у них возникает взаимная и вполне искренняя, хотя и невысказанная симпатия с их молчаливыми хозяевами.