Пересадка

Как только все это открылось, девочку моментально вернули семье, которая вот уже три года ее оплакивала, считая, что она забрела на ледник, заблудилась там и погибла. Родные встретили истерзанную малышку со слезами радости и горя. Насколько вся эта ужасная история повлияла на ее дальнейшее состояние, неизвестно, потому что АПИМ сразу же закрыло большую часть территории Азону для любых посещений извне — и для туристов, и для ученых. С тех пор в горах Азону не бывал более ни один иностранец. Вполне можно предположить, что соплеменники девочки были крайне возмущены, но и об этом никогда не было сказано ни единого слова.

ВРЕМЕНА ГОДА В АНЗАРАКЕ

Однажды я долго беседовала с одним старым анзаром, управляющим небольшой гостиницей, которую курирует АПИМ. Гостиница эта построена на острове посреди Великого Западного Океана, вдали ото всех берегов и от миграционных путей Анзарака. Только этот остров в настоящее время и разрешено посещать туристам из иных миров.

Кергеммег живет там постоянно, являясь единственным представителем местного населения. К тому же он — отличный гид. Только благодаря его присутствию туристы имеют возможность почувствовать хотя бы слабый аромат здешнего колорита, иначе этот остров был бы похож на тысячи других тропических островов, каких полно в любом из сотни миров — там много солнца и всегда веет легкий ветерок; там все словно пропитано ленью; там листва деревьев похожа на перья, там золотистые пляжи, а у внешнего края лагуны о рифы разбиваются огромные сине-зеленые белогривые волны. Большая часть туристов прибывает сюда, чтобы походить под парусом, половить рыбу, поваляться на пляже и попить богатого ферментами местного напитка ю; их не слишком интересует ни жизнь остального Анзарака, ни тот единственный старый анзар, что живет рядом с ними. Сперва они, конечно, смотрят на него с некоторым изумлением и старательно его фотографируют. Надо сказать, Кергеммег действительно поражает воображение: ростом футов семь, все еще довольно сильный, худощавый, даже, пожалуй, несколько угловатый, но лишь немного ссутулившийся под бременем прожитых лет; у него узкий череп, большие круглые черно-золотистые глаза и… клюв. Причем именно клюв придает его лицу выражение типа «все или ничего», хотя, пожалуй, из-за клюва лицо его не столь выразительно, как лица тех, у кого рот и нос существуют раздельно; впрочем, глаза Кергеммега и его брови способны весьма отчетливо выразить те чувства, которые он в данный момент испытывает. Он, может быть, и стар, но натура безусловно страстная.

Его явно несколько раздражали туповатые и равнодушные туристы; он чувствовал себя среди них одиноким и, похоже, даже обрадовался, обнаружив во мне благодарного слушателя (конечно же, не первого и не последнего в его жизни, но пока что единственного), и с удовольствием принялся рассказывать о своем народе. Мы частенько сидели с ним теплыми долгими вечерами, прихлебывая из высоких стаканов замечательный ледяной напиток ю, и любовались тем, как в фиолетовой темноте, пронизанной ярким светом звезд, светится море и мерцающими облачками вьются у крон перистолиственных деревьев целые рои светляков.

По словам Кергеммега, анзары с незапамятных времен следуют некоему Пути. Он называется Мадан. Это, собственно, основной закон жизни народа Анзарака, то, благодаря чему вершится здесь все на свете и все на свете существует. Как и в нашем слове Путь, в слове Мадан есть скрытый смысл понятия «вечность»; это тот единственный Путь, каким, по словам Кергеммега, и должен был следовать его народ, но, увы, на какое-то время отклонился от него в сторону. «Но теперь, — сказал он, — мы вернулись к Мадану и опять поступаем так, как поступали всегда».

Люди часто говорят: мы так поступали всегда, а потом оказывается, что их «всегда» — это не более одного-двух поколений, или веков, или, самое большее, тысячелетий. Культурные навыки, традиции цивилизации — это, можно сказать, мелочь в сравнении с традицией расы или народа. Ведь в нашем мире, например, человеческие существа действительно очень немногое делали и делают помимо главного: поисков пищи и воды, сна, пения, разговоров друг с другом, произведения на свет потомства, выкармливания детей и, возможно, некоего объединения с другими человеческими существами. Такова уж наша человеческая сущность, таковы те поведенческие императивы, которым мы следуем. Но какую гибкость и изобретательность мы проявляем в поисках новых занятий для себя, новых жизненных путей! Как искренне, как отчаянно ищем мы тот единственно верный путь, тот Истинный Путь, который, как нам кажется, мы давным-давно потеряли в гуще всяких новшеств, возможностей и предоставленного выбора…

Анзары имели, правда, несколько иную возможность выбора, чем мы. Возможно, более ограниченную. Но не менее интересную.