Пересадка

Ампутация крыльев, как я уже говорила, неизменно кончается смертью, а хирургическое удаление какой-либо их части становится причиной острых, непрекращающихся болей, так или иначе превращающих нормального человека в калеку. Упавшие, но выжившие флаеры, как и те, что предпочли вообще не летать, должны всю жизнь таскать за собой свои крылья. Измененная костная структура флаеров не слишком хорошо приспособлена для жизни на земле. Они быстро устают при ходьбе, страдают от бесконечных переломов костей и повреждений мышц и связок. Очень немногие нелетающие флаеры доживают до шестидесяти.

Те же, кто летает, при каждом взлете смотрят смерти в лицо. Некоторые из флаеров, впрочем, по-прежнему летают и в восемьдесят лет.

Это поистине удивительное зрелище — взлетающий флаер! А ведь человеческие существа совсем не так уж и неуклюжи, подумала я, сравнив с полетом флаера лишенное всякого изящества хлопанье крыльями таких, казалось бы, мастеров воздухоплавания, как пеликаны и лебеди, которые рождены для полета. Разумеется, легче всего флаеру вспорхнуть в воздух с шеста или с какой-нибудь возвышенности, но если подобных удобств не имеется, ему достаточно разбежаться метров с двадцати пяти, раза два взмахнуть своими широкими крыльями, слегка подпрыгнуть — и вот он уже взлетел, летит, парит, совершая круг у вас над головой, улыбаясь и махая рукой тем, кто, подняв голову, любуется его полетом. Еще мгновение — и он стрелой взмывает над крышами.

Флаеры летят, плотно сжав ноги, слегка выгнув тело назад и расправив перья на лодыжках, которыми управляют в полете, точно ястреб своим хвостом. Поскольку руки флаера никак не связаны с мускулатурой крыльев — крылатые обитатели Гая являются, таким образом, существами с шестью конечностями, — то руки он обычно плотно прижимает к бокам, чтобы уменьшить сопротивление воздуха и увеличить скорость полета. Во время же более ленивого и неторопливого полета флаер может делать руками все, что угодно — чесать в затылке, очищать фрукт от шкурки, делать в воздухе зарисовки того или иного пейзажа, прижимать к себе ребенка. Хотя последнее я видела всего один раз, и от этого зрелища мне стало очень не по себе.

Я несколько раз беседовала с флаером, которого звали Ардиадиа; то, что приведено ниже, целиком записано во время этих бесед с его слов и с его любезного разрешения.

* * *

О да, когда я впервые обнаружил, что у меня началось ЭТО, для меня это было настоящим ударом, понимаете? Я просто в ужас пришел! Я никак не мог в это поверить. Я считал, что уж со мной-то этого никогда не случится! В детстве мы часто шутили: «Вот станешь летуном и улетишь отсюда!» Но чтобы у меня выросли крылья? Нет! Такого со мной не должно было случиться! В общем, когда у меня разболелась голова и все зубы сразу, а потом еще и спина заболела, я все еще продолжал уверять себя: ничего страшного, обыкновенная зубная боль; наверное, я подцепил какую-то заразу, и теперь у меня на спине зреет фурункул… Но потом обманывать себя больше уже не имело смысла. Если честно, боль была ужасная. Я даже как следует и не помню, что со мной творилось. Я умирал. Мне будто ножами резали спину между лопатками, а позвоночник будто когтями рвали… Потом стало болеть все — плечи, руки, ноги, пальцы на руках, лицо… И жуткая слабость! Я встал с постели, упал и не смог подняться. Так и лежал, жалобно зовя мать: «Мама! Мама, пойди сюда, пожалуйста!» Но мать спала. Она ведь допоздна работала — официанткой в ресторане, — приходила домой не раньше полуночи и буквально валилась с ног. Так что я никак не мог ее разбудить, лежал на полу и чувствовал, каким горячим становится пол подо мной — такая высокая у меня была температура. Помню, я все пытался переложить лицо на более холодный участок пола…