Пересекая границы

В двенадцать двадцать он уже вел задушевную беседу с очередным звеном своих поисков. На этот раз разговор отнял гораздо больше времени — приземистый коренастый Кувалда, крепкий мужик с увесистыми кулаками и квадратной бандитской рожей, оказался крепче прилизанного коридорного. Кантору пришлось изрядно потрудиться, сначала, чтобы его связать, а затем — чтобы заставить говорить. Одних угроз для этого оказалось совершенно недостаточно, пришлось все-таки запачкать руки, но результат оказался вполне утешительный. Лишившись уха, собеседник очень живо вспомнил молодую мистралийку, которую несколько часов назад унесли из отеля через черный ход. Потом он вновь попытался соврать, но, потеряв три пальца, стал честным, как христианский послушник, и подробно описал местонахождение особнячка монсира Гастона, в котором помещался перевалочный пункт и «склад готовой продукции». Правда, чтобы получить сведения об охране здания, пришлось содрать с Кувалды еще несколько полос кожи и оставить без глаза, но это было не столь существенно. Имени нанимателя Кувалда так и не назвал. Судя по тому, что от него осталось под конец, он действительно его не знал.

Кантор аккуратно добил неразговорчивого собеседника, тщательно вымыл руки и нож, снова оделся и вышел на опасные улицы ночной Лютеции. Прошло уже больше пяти часов с момента похищения, а темпы поисков оставляли желать лучшего. Как быстро проворачиваются такие дела, Кантор не знал и начал уже всерьез опасаться, что опоздает. Он представил себе, как будет смотреть в глаза Гаэтано, если вдруг вернется живым, и невольно сжал кулаки. Нет, он найдет ее! Чего бы это ни стоило. Даже если придется перебить половину населения этого насквозь протраханного города. Проклятие, везет же девчонке на извращенцев! Судьба у нее такая, что ли? «Черта с два, — подумал Кантор, чувствуя, как в нем закипает знакомая холодная ярость. — Судьбы нет. Все в наших руках. Всех убью, сволочей. Глаза выну, руки переломаю, яйца поотрезаю. Зубами рвать буду, но Саэту они мне вернут. А если будет поздно возвращать… Надолго запомнят работорговцы Лютеции, что такое мистралийский убийца. В кошмарных снах меня будут видеть. Кто выживет, конечно…»

Особнячок монсира Гастона охранялся помимо десятка мордоворотов еще и четырьмя здоровенными бойцовыми псами. Поэтому пришлось начать пальбу прямо у ворот, рискуя разбудить всю округу. Охранников-людей он снял без шума, но собаки, во-первых, подняли лай, а во-вторых, напали так быстро, что метнуть четыре ножа он просто не успел. Разумеется, на грохот выстрелов сбежалась вся охрана. Ну, почти вся. Пришлось скакать по кустам, кланяясь каждой пуле и уворачиваясь от света фонарей, стрелять на свет, меняя укрытие после каждого выстрела, играть в прятки и всячески изгаляться, чтобы направить на тот свет шесть здоровых лбов, вооруженных не хуже него, причем не пострадать при этом самому. Результат можно было назвать успешным частично лишь после того, как последний противник рухнул в траву с сюрикеном в переносице. У Кантора не осталось ни патронов, ни сюрикенов, только дротики и два метательных ножа. Пуля, засевшая в его левой руке, за боеприпас не считалась. А в доме еще оставалось как минимум два охранника, не считая прочего персонала… Так что пришлось шмонать трупы на предмет патронов, что тоже отняло уйму времени.

Наспех перетянув руку шейным платком, Кантор зарядил оба пистолета и направился в дом, из которого пока больше никто не выходил. Было без десяти три.

В три пятнадцать в доме имелось еще пять покойников, из открытых комнат разбегались освобожденные девицы, а лично монсир Гастон рассказывал ненормальному мистралийцу, куда отправили его жену.

Работорговец сопротивлялся недолго — достаточно было чиркнуть ножом по его брюкам, как он тут же назвал заказчика.

«Сукин сын!» — подумал Кантор, ничуть не удивившись, когда услышал знакомую фамилию. Как раз его-то он и подозревал в первую очередь, но совершенно не думал, что общительный монсир Бишо окажется не просто соучастником, а именно заказчиком, добраться до которого у Кантора так чесались руки.

— Спасибо, — серьезно сказал Кантор, глядя на осиротевшего на дюжину сотрудников работорговца, вытер нож о скатерть и спрятал в ножны…

— На здоровье, — выдохнул работорговец, подхватывая штаны и падая в кресло. — Непонятно только, чем она тебе так дорога? Или это ты ее и разделал? Чтобы на мальчика была похожа? А куда ты ее трахаешь?

— В ухо, — серьезно ответил Кантор и, выхватив пистолет, влепил пулю точно в середину лба разговорчивого собеседника. Как он и боялся, Саэта все-таки засветилась. Перед передачей заказчику ее осмотрели… хорошо, если только осмотрели. В каком она состоянии после такого осмотра, Кантор не рискнул даже представить. Надеясь, что живых свидетелей осмотра не осталось, он сунул пистолет за ремень и поспешил покинуть особняк до приезда полиции. Было три двадцать восемь.