Пересекая границы

— Замерзла? — удивился Кантор. — Надо было одеться теплее.

— У меня ничего теплее нет.

— Что же ты раньше не сказала? Давай по пути в отель заедем в лавку и купим тебе плащ на меху и шапку. А то вдруг придется в Поморье ехать, а там в это время года уже снег лежит… Ты когда-нибудь видела снег?

— Видела, — проворчала Саэта. — Издали, на вершинах гор. Он белый.

— Верно. А еще он мокрый и холодный. Как лед, только мягкий и рыхлый. Очень интересно. В Поморье дети зимой с ним играют, делают разные фигурки… А еще лепят снежные шарики и бросаются ими друг в дружку. Ужасно веселая игра.

— А ты что, там был? — поинтересовалась Саэта.

— Был. Я везде был. Во всех странах континента и даже в Хине. И говорю на всех языках, так что со мной не пропадешь. Кстати, надо будет еще зайти в лавку магических изделий и купить себе экранирующий амулет.

— Зачем?

— «Зачем»… Ну, к примеру, захотим мы с тобой сходить на какой-нибудь концерт или в театр. Представляешь, что будет, когда я начну эманировать на весь зал?

— А откуда ты знаешь, что начнешь?

— Знаю. Проверено, — кратко ответил Кантор и махнул носильщику: — Неси на стоянку кабриолетов и грузи в ближайший.

Потом внимательно посмотрел на спутницу и стал развязывать шнурки плаща. Саэта поняла, что он собирается делать, и стала поспешно отказываться.

— Надо, надо, — перебил ее Кантор. — Я не замерзну, у меня куртка теплая. А ты еще простудишься и работать не сможешь, что тогда делать? И вообще, я кабальеро или засранец какой? Надевай быстро и не спорь. Молодые бедные жены из патриархальных мистралийских семей не спорят с мужьями. По крайней мере, на людях.

Саэта послушно набросила его плащ поверх своего и замолчала. Роль послушной бедной жены давалась ей с большим трудом, Кантору приходилось постоянно напоминать девушке, как себя вести, и каждый раз ее это страшно злило. Но злиться оставалось только на себя, потому что Кантор всякий раз оказывался прав.

Сделав необходимые покупки, они поехали в отель, который Кантор выбрал сам, не советуясь с местными гидами, предлагавшими свои услуги на каждом углу. Отель показался Саэте чересчур роскошным, но говорить об этом в присутствии кучи посторонних она не решилась, чтобы не нарываться на очередное напоминание о месте жены в патриархальной мистралийской семье. Увидев же номер, который Кантор снял из каких-то непонятных соображений, она и вовсе ахнула.

— Нравится? — улыбнулся Кантор, когда они остались одни. Саэта только головой покачала, рассматривая обитые дорогой восточной тканью стены, шелковые покрывала на кровати и затейливые украшения потолка.

— Кантор, — неуверенно сказал она наконец, — это все очень красиво, но… это же, наверное, бешеных денег стоит?

— Да не таких уж и бешеных, — махнул рукой Кантор, быстро сбрасывая сапоги и куртку и падая на широкую мягкую кровать. — У меня хватит. А потом, когда будем ведьму трясти, я сверх тех двух миллионов накину десяток тысяч и компенсирую себе все расходы.

— А если у нас не выйдет?

— А если у нас не выйдет, то есть если я геройски погибну при выполнении задания, то на кой мне тогда экономить? Зато у нас будут отдельные комнаты, в каждой отдельный душ и кровать. Мы сможем спать по-человечески. А еще… загляни в дверь справа.

Саэта заглянула и тихо ахнула. В небольшой, изысканно обставленной гостиной стоял рояль. Гладкий, блестящий, нежно-кремового цвета, до боли напоминавший тот, что был у нее во времена учебы в консерватории.

— Кантор, — тихо прошептала она, с нежностью осматривая инструмент. — Это мне?

— Нет, мне. — Кантор засмеялся, перевернулся на живот и направил на нее внимательный, чуть насмешливый взгляд пронзительно-черных глаз. — Эх, Саэта, не выйдет из тебя воина. И даже вора не выйдет. Бардом ты была, бардом и осталась. И чего тебя понесло в убийцы? Хотелось дать выход ненависти?

— А если и так? — обиделась она. — Или ты хочешь сказать, что я плохо работаю?

— Нет, почему же? Ты отлично работаешь. Но… скажу тебе одну вещь. Когда-нибудь все это кончится. Мы победим, перевешаем последних врагов, отряхнем руки, и ты вдруг поймешь, что тебе больше некого ненавидеть, что твоя ненависть никому больше не нужна. Ты увидишь, что война закончилась и все твои товарищи прячут оружие в ножны и разбегаются по домам, вспоминая, кем они были в прежней жизни. И ты тоже вспомнишь, что ты бард, и что быть бардом тебе нравилось, и что это были прекрасные времена… Вспомнишь и захочешь вернуться. А будет поздно. Твои руки привыкнут к оружию и позабудут, как порхать по клавишам. И тебе будет очень плохо.

— Это мое дело, — резко оборвала его Саэта. — И вообще, откуда ты знаешь? Или с тобой так уже было?