Переселение. Том 2

Со всех сторон слышались рукоплескания наездникам.

У де Ронкали, ветеринара графа Парри, была своя ложа, в которую он и ввел церемонно г-жу Божич. Едва она уселась, как к ней начали подходить офицеры — приложиться к ручке. Двоих Божич пригласил остаться. Павел встречал и того и другого в «Ангеле». Один был некий капитан Ладжевич из Бановаца, другой — родственник митрополита, лейтенант Филлиппович.

Павел страшно удивился, увидав в ложе напротив конференц-секретаря графа Кейзерлинга. Тот, не спуская глаз с Евдокии, милостиво помахал ему рукой. Она спросила, кто это. А потом заметила, что господин Волков красивый человек.

Павел поначалу, казалось, дремал.

Де Ронкали с черным веером г-жи Божич в руках устроился перед ложей, но его то и дело звали осмотреть взявших барьер лошадей. Ветеринар щупал у лошадей бабки и кричал по-немецки, что все в порядке и лошадь не охромела. А когда сердился, то кричал на своем родном языке:

— Если я говорю нет, значит нет! Quando dico niente, e niente!

Павел впервые в жизни увидел там каприолу: шесть белых арабских лошадей, одновременно подобрав ноги, взвились вверх, точно бараны весной, учуявшие запах овец.

Наездники не произвели на Павла впечатления, но жеребцы и кобылы — исполнявшие, можно сказать, на манеже полонез — выглядели просто чудом.

А в остальном тут не было ничего такого, что бы не делали они в Темишваре, по распоряжению Энгельсгофена.

Однако в хорошем настроении Павел пребывал недолго, достаточно было ему посмотреть на Евдокию. Она была хороша и со спины, но вела себя непристойно… Павел подумал, что из-за этой женщины попал в беду, которая закончится позором. Рано или поздно молва о том, что с ним приключилось, дойдет и до Темишвара. В семье Исаковичей не поверят своим ушам, что он стал игрушкой в руках г-жи Божич. Куда, скажут, девался прежний Павел?

Для этой замужней женщины он один из многих любовников, который лишь должен сыграть свою роль. Такие женщины не пощадят даже родных дочерей. Они жалят, они рычат и так и норовят укусить.

«Съем тебя!»

Так восклицала, лежа в объятиях, Евдокия, в минуты высшего наслаждения.

Он сходит с ума от отчаяния, а ее глаза, встречаясь с его глазами, смеются. Павел убежал из ложи, чтобы не видеть больше этой женщины.

Но когда начали ставить на лошадей и наездников, ему пришлось вернуться. Божич хотел заключить с ним пари. И они несколько раз бились об заклад.

Павел выигрывал.

Тогда приятели Божича принялись его задирать, и Павел понял, что они специально для этого и пришли.

Николу Ладжевича, статного брюнета с лицом, словно высеченным из мрамора, можно было бы назвать красавцем, если бы не козлиная черная бородка, черные, коротко подстриженные усики и не уродливая глубокая и злая морщина на лбу между бровями.

Божич сказал, что у Ладжевича голова Аполлона.

Исакович не знал, кто это, но спрашивать не стал.

Ему было известно, что у Ладжевича в «Ангеле» слава драчуна и пьяницы. Был он весь взлохмаченный, хотя сзади и свисала длинная черная косица.

Мужчины его сторонились, а женщин он бил.

Теодор Филиппович, родственник митрополита, в отличие от Ладжевича, казался воплощением нежности. Молодой, красивый, ни дать ни взять церковный дьякон. Он постоянно улыбался, и глаза у него были голубые и совсем детские. Мужчины, играя в фараон, отодвигали от него свои деньги, а женщины их ему одалживали. И охотно ерошили ему волосы.

У Ладжевича и голос был злобный. Он смеялся над Исаковичем, который якобы случайно уселся на свою треуголку. Филиппович говорил только по-немецки.

— В «Ангеле» известно, — сказал он, — что капитан тайком ходил в русское посольство.

Павел в ответ на это добродушно заметил, что потому и выехал из «Ангела», что там занимаются болтовней даже лейтенанты. Так в ложе разгорелась одна из тех сербских ссор, которые начинаются с перебранки и заканчиваются дракой.

Ладжевич грубо бросил, что, по его мнению, капитан не имеет права оскорблять младших по званию и лейтенанты в «Ангеле», бывает, говорят справедливые вещи. Следует выслушать и тех, кто не хочет переселяться в Россию.

Филиппович засмеялся и сказал:

— Хоть я только лейтенант, но мне известно, что капитан тайком получил уже от русских паспорт. Лейтенанты вовсе не такие слепые… Ясно, что Исаковичи уезжают, а что будет с теми, кто остается? Им, видно, наплевать на то, что из-за них погибнут те, кто еще ждет паспорта.

Партия, которая ратует за переселение, кинулась в Россию, как коза в капусту, продолжал гнуть свое Ладжевич. Исаковичи рассчитывают стать там графами, но за это жестоко заплатит оставшаяся в Карловацком военном округе и в Среме — простая сербская Soldatenvolk[15].

Несомненно, так оно и будет, но им и горюшка мало.

Филиппович добавил: он, родственник митрополита, рад, что вместе с безусым Ладжевичем мог ему все это высказать.

Исакович сквозь зубы пустил их по матери.

И только Божич и крик Евдокии не позволили им при всем честном народе тут же затеять драку.

Ладжевич с руганью вышел из ложи, а Филиппович хохотал.