Переселение. Том 2

Петр с женой еще долго стояли, глядя на удалявшийся в сторону виноградников и далеких гор небольшой караван, пока он в тучах пыли не скрылся в придорожном леске. Потом они молча возвратились домой.

Павел выехал раньше Юрата, желая получше разузнать и изучить все ведущие в Польшу из Токая дороги.

Юрат гарцевал верхом на лошади рядом с экипажем Анны. Оба молчали.

Хотя прошлой ночью Юрат силой овладел майоршей, супруги уже несколько дней были в ссоре и не разговаривали.

За Токаем начались гористые места. Ехали без обычного смеха, словно воды в рот набрали.

Вишневский снабдил майора не только подковами и вином, но и дал ему лучшего вожатого, который должен был проводить их до Ярослава. Дал и кучера для экипажа Анны.

И простился Вишневский с ними так, словно они были гостями императрицы.

А перед отъездом устроил у себя в доме для Юрата и Анны несколько вечеринок с музыкой и фараоном. За столом присутствовали и его, по этому поводу особенно пышно разряженная жена Юлиана, и грудастая свояченица, громко распевавшая песни. Больше всего внимания Вишневский уделял Анне.

Варвара и Петр заметили, что за ужином он усаживал Анну, словно черную паву, справа от себя и, как завороженный, то и дело поглаживал ее руку, а потом, когда они прогуливались, брал за талию.

Юрата он сажал по ту же сторону стола, слева от свояченицы, за высокой грудью и рюшами которой тому было не видно, как хозяин ухаживает за его женой. Юрат видел только, что Вишневский все время наклоняется к Анне, но не подозревал, что тот нашептывает ей на ухо любезности, вдыхая запах ее волос.

Когда Вишневский приглашал гостей прогуляться после ужина по саду, он неизменно восклицал: какое несчастное создание мужчина, ведь это зверь, которого могут приручить только черные глаза прелестной женщины!

Слава богу!

Анна в своем черном кринолине была красива, как никогда, но головы не теряла, несмотря на то, что подтянутый, стройный, высокий и красивый хозяин дома в роскошном мундире был весьма привлекательный мужчина, пусть уже стареющий, но полный силы и огня. И когда Анна шла с ним рядом, у нее было такое чувство, будто они танцуют какой-то, как он однажды выразился, полуночный полонез.

Однако этой страстной женщине, вполне счастливой и довольной своим браком, удавалось заставить своего кавалера вести себя с ней так, будто она королева. Трудно сказать, что было тому причиной — сильные ли руки Анны, или ее змеиная талия, или ее глаза, но Вишневский никогда не пытался, оставшись с ней с глазу на глаз во время прогулок по темным аллеям, прижать ее к себе. И в саду он вел себя как в бальном зале. Лишь время от времени восклицал: «Как чудесно пахнут резеда и левкои». И когда Анна говорила, что хочет вернуться в дом, Вишневский, склонив голову, отвечал:

— Слушаюсь!

Безумство его оборвал Павел.

В один из вечеров он без обиняков заявил, что ему тошно смотреть, как русский офицер, представитель императрицы в иностранном государстве, преследует женщину в интересном положении.

Вишневский побледнел и, казалось, был готов броситься на Павла; с того вечера он резко переменился.

Все это время жена Вишневского не только не выказывала признаков ревности, но явно покровительствовала мужу. Устраивала так, чтобы муж и Анна оставались наедине, особенно в саду. И если Павел шел за Анной или спрашивал о ней, Юлиана неизменно находила повод его задержать и, взяв под руку, громко смеясь, уводила его в другую сторону. А если Павел сердился, она твердила, что так прогуливаются и в доме Костюрина в Киеве — в России, мол, так всегда проводят вечера.

Павлу это напоминало Вену и г-жу Божич.

Меньше всех замечал все это муж Анны, Юрат.

Правда, Варвара, очень напуганная, делала все возможное, чтобы Юрат ничего не видел. И старалась держать его возле себя.

Впрочем, еще сильнее к этому стремилась свояченица Вишневского. Уж очень нравился Юрат этой молодой грудастой девице. Во время танцев она прижимала его к своей высокой груди. Юрат, хохоча, тщетно старался от нее отделаться, но Дунда не отставала от него ни на шаг — ни в доме, ни в саду. Брала у него во время ужина с тарелки лакомые кусочки. Стояла за его спиной, когда он играл в фараон, и поглаживала его по голове. А когда он выигрывал, подливала ему в бокал вина — словом, просто висла у него на шее.

Юрат диву давался, что за глупая история с ним приключилась, однако успокаивал себя тем, что в семье Вишневского люди хорошие, но с придурью.

Вечером, за день до их отъезда из Токая, Вишневский предложил всей компании спуститься в его погреба, где хранятся вина. Вскоре все очутились в подземелье лишь при фонарях, свет и тьма менялись, точно день и ночь.

Дунда, изображая шаловливого ребенка, села на колени к Юрату. И как раз в эту минуту появились Вишневский, Анна и Юлиана. Анна, потрясенная, остановилась. И тотчас попросила, чтобы ее отвели домой. Никто не понял, что случилось.