Есть какое-то особое очарование в летней ночи, — что-то отчасти сродни магии. Можно, конечно, поспорить с художниками и поэтами, привыкшими излишне романтизировать самые обыденные вещи, но полностью отрицать это бессмысленно. Человек творческого склада не стал бы вдаваться в подробности, заявив лишь, что главный ингредиент волшебства — дарованная природой благодать, истинную суть которой постичь не дано никому. Человек приземлённый и прагматичный, вероятно, пустился бы в объяснения, что необычайно яркие звёзды — следствие полного отсутствия уличного освещения, а пьянящая свежесть воздуха обусловлена недавно прошедшим дождём. Однако даже закоренелый материалист согласился бы, что иной раз за привычным наименованием тёмного времени суток скрывается нечто большее, чем отсутствие солнца на небе.
— Пентаграмма, — пробормотал Роджер. Элис вздрогнула. Он заговорил первый раз с тех пор, как они покинули клуб.
— Видимо, присяга, которую все мы приносим, как-то запечатляется в трилистнике. Чтобы мы даже нечаянно не могли навредить друг другу. Надо же. А я и не знал.
— Конечно, — кивнула Элис. — Откуда ты мог это знать?
— Я тебя сильно задел?
— Успокойся, ты меня вообще не задел, — Элис рассмеялась.
— Я почувствовал резкую боль где-то внутри, — поколебавшись, признался Роджер. — Как будто бы в меня влили расплавленный металл. Не думал, что это так ужасно.
Вот оно как, подумалось Элис. Вот, оказывается, что бывает с теми, кто пренебрегает клятвой верности, пусть даже понарошку.
Да, предателем стать непросто. Захочешь — да не сможешь. Получается, что все они связаны по рукам и ногам…
Как же тогда предатель ухитрился обмануть неподкупную пентаграмму? То, что ему удалось обойти наложенные трилистником ограничения, сомнений нет. Осталось понять механизм.
Они медленно брели по пустынной улице — без какой-либо определённой цели, без направления. Прогулка была не простым перемещением в пространстве к заданной точке, прогулка не имела иного смысла, кроме как получить удовольствие от самого процесса неспешной ходьбы. До Старого города довольно далеко, но какое значение имеет расстояние, если ты всегда можешь открыть портал куда угодно?
— Не хочу домой, — прошептала Элис.
Дома её ждали холодные стены пустой комнаты, пачка сухих галет да косые взгляды миссис Браун, суеверно вздрагивающей всякий раз, когда они сталкивались на лестнице. А Лори улетел охотиться в холмы и вернётся только к выходным.
Роджер понимающе кивнул.
— Может, к тебе в гости напроситься, а? — Элис окинула Роджера оценивающим взглядом. — Надеюсь, твои соседи ничего не имеют против полуночных гостей?
— Абсолютно ничего, — агент ухмыльнулся, — Если, конечно, гости не шумят и не буянят.
— Я буду буянить, танцевать на столе и всю ночь распевать старые шлягеры Эллиота, — пообещала Элис.
* * *
Самые худшие ожидания Элис насчет погоды подтвердились с наступлением утра: жара стояла убийственная, а вкупе с солёной морской влажностью зной казался нестерпимым. Похоже было, что температура бьёт все рекорды.
— Ну и духотища, — пропыхтел Роджер.
— Страшно даже представить, что же будет в полдень, — добавила Элис, сбегая вниз по лестнице.
В столовой было пусто, если не считать Бернарда, суетившегося у кофейного аппарата. На круглом подносе стояло девять высоких стеклянных стаканов.
— Доброе утро, Элис. Доброе утро, Роджер, — поздоровался Бернард, бросив на вошедших пытливый взгляд.
— Это у тебя что? — спросила Элис.
— Кофе со льдом.
— Сахар добавлял?
— Нет.
— Молодец, новобранец, так держать, — она хлопнула юного агента по плечу. — Беру два.
Поднявшись наверх, Элис хотела постучаться, но в этот момент дверь распахнулась сама.
— Профессор Джонс, — девушка вежливо кивнула.
— Здравствуй, Элис, — как всегда тепло поприветствовал её профессор, однако на сей раз на лице его не было благодушной улыбки, а в голосе чувствовалась напряжённость и беспокойство. — О, я вижу, ты захватила чай?
— Кофе. Холодный.
— Очень хорошо. Заходи скорее.
Попробовав напиток, профессор Джонс несколько приободрился.
— Я понимаю, ты не просто так нарисовалась сегодня у моего порога с утра пораньше? — профессор пододвинул к девушке коробку с засахаренными фруктами. — Угощайся.
— Вы правы, сэр, — Элис поставила стакан на журнальный столик и вытащила из кармана немного помятый лист бумаги со своими каракулями. — Взгляните-ка сюда.
Профессор Джонс поправил очки и, вооружившись карандашом, пробежал глазами вереницу формул.
— Не "тридцать", а "двадцать девять и девять десятых", — пробормотал он, черкнув карандашом.
— Где?
— На предпоследней строчке снизу.
— А-а. Я округлила, — объяснила Элис. — Торопилась.
— Хмм… ладно, допустим, — профессор задумчиво почесал переносицу и, прикрыв глаза, углубился в размышления. Элис успела допить весь свой кофе, но Гилберт Джонс не спешил с комментариями.
— Что скажете? — не выдержав, нарушила молчание Элис.