Перешагни бездну

Многословная речь Молиара не вывела Пир Карам-шаха из оцепенения. Да и гроша ломаного не стоят такие лживые слова. Он по-прежнему стоял, неподвижно застыв посреди зиндана и под­няв лицо к отверстию. Он словно ждал чего-то.

— И вы ждете от неё чего-то? — воскликнул Молиар.

Хитрец рассчитал правильно. Пир Карам-шах встрепенулся.

—  От неё? — вырвалось у него.

—  Вот именно.

— Кого ты имеешь в виду, раб?

Молиар вполне мог обидеться, но соблазн поразить возобладал. И он торжественно воскликнул:

— Белая Змея!

— Белая Змея? Опять!

— Да, в Мастудже она решает и повелевает, завязывает и раз­вязывает. И, боже правый, если она узнает, что наделал этот уб­Людок — царь камней, она разгневается и повелит немедля выпус­тить нас.

Безразличие, оцепенение, сковывавшее мозг, сознание бесси­лия, опустошенность от провала всех планов, полная безнадежность сменились у Пир Карам-шаха слепым страхом. Да, если вмеша­лась женщина, дело плохо. До сих пор внезапный мятеж мастуджских старейшин можно было объяснить просто вспыхнувшей в уга-ре мести ненавистью, проснувшимися животными инстинктами. Чем угодно. В та-ком случае оставалась ещё надежда найти способ устранить причину, устрашить угрозами, запугать жестокой карой, наконец, соблазнить, посулить выкуп. Чуть маячил какой-то про­свет.

Когда-то давно Пир Карам-шах попал «в лапы животных ин­стинктов». Много лет назад его вот так же бросили в турецкую тюрьму, отвратительную нору с грязью, вонью, клещами...

Именно с той ямы на берегах Евфрата началось его знакомство с «изнанкой восточной экзотики», с настоящими азиатами, и он окунулся до ушей в интриги, опасности и стихию дикости.

На строительстве железной дороги в Месопотамии немецкие концессионеры при попустительстве турецкого губернатора довели эксплуатацию рабочих арабов и курдов до немыслимых пределов, создали невыносимые условия. Конкурировавшие с немцами ан­гличане решили подорвать позиции концессии и «вступились» за строителей, погибавших от недоедания, гнилых продуктов, тухлой воды. Эту «высокую миссию» возложили на Томаса Эдуарда Лоуренса, тогда ещё молодого, неопытного, не растерявшего романти­ческих иллюзий ученого-археолога. Но едва он, знающий местные языки, вступил в прямой контакт со строителями, как немцы на­травили па него фанатиков. «Заступника» избили, полиция вырва­ла его из рук толпы и посадила на замок. Но конфликт ликвиди­ровали быстро. Местные власти освободили его из-под ареста, отвели в баню, извинились, оправдались интригами германской фирмы. Денежная компенсация, возмещение убытков, извинения — в общем, все быстро уладилось. Тогда Пир Карам-шах испытывал и неудобства и мучения очень непродолжительные. Он не успел даже испугаться. Он был слишком уверен в могуществе Брита­нии. Своей Британии!

Он понял, что лишь отчаяние может заставить туземца поднять руку на белого человека. От белого человека зависит вовремя пред­отвратить подобную опасную вспышку, во всяком случае найти способ отвести от себя удар. И до сих пор ему всегда удавалось это даже в условиях крайней опасности.

Но на этот раз он в чём-то просчитался. Или он переоцепил непререкаемость авторитета белого человека, или ошибся в своих силах, Или, что гораздо хуже, что-то произошло в сознании тузем­цев, что-то покачнулось в здании империи, появилась трещина в несокрушимых стенах «Пакс Британика».

Ведь всё шло в селениях Гиндукуша по издавна установленно­му порядку. Вождь вождей держал в руках царей и правителей. Цари и правители управляли своими подданными, распоряжались их имуществом, жизнью, душами на пользу Британской империи.  

И вдруг...

Он отдавал себе отчёт, что, если появилась трещина, всё зда­ние может рухнуть. Если горцы сознательно восстали, то рассчитывать больше не на что. Значит, советский пример проник в сознание диких насельников верховьев Инда, значит, он, Пир Карам-шах, и вся администрация империи просчитались, проглядели. Значит, идеи Советов оказались слишком сильны. Гораздо силь­нее страха, в котором удавалось держать народы и племена перед сдним словом «инглиз». Оставалось изум-ляться, как хитро и тонко эти дикари умели скрывать свои настроения, свой заговор. И хуже всего — значит, они уже изверились в силе и могуществе белого человека.

Вождь вождей не видел выхода.

И вот теперь сразу пришло облегчение: базарный купец Мо­лиар произнес имя Белой Змеи, и сразу прошел кошмар. Участие в мятеже невесты Живого Бога всё прояснило. Между прочим, и то, что его, вождя вождей, не швырнули вслед за его гурками в пропасть, а держат в заключении в яме. Надо полагать, госпожа Белая Змея задумала произвести в Мастудже государственный переворот. Видимо, она мастерица интриг и перемутила всё.

Пир Карам-шах знал, что нити от Белой Змеи тянутся к Ага Хану, но не придал этому в свое время должного значения. И напрасно.

—  Джинья и неистовая змея замутила умы язычников исмаилитов, — снова заговорил Молиар, — и повелевает в Мастудже не царь-козёл, а она.