Перешагни бездну

—  Девушки в Афтобруи нет. Мы опять опоздали. На рассвете Кумырбек увез её за реку. Её повезли через Суджену в Магиан по ущелью. В сторону границы.

—  Из-под носа увезли! — воскликнул домулла. Он бросился во двор, вывел коня и подтянул подпругу. Засуетился и Мирза Джа­лал. Шо Мансур, бледный, трясущийся, топтался около них, ума­лял, всхлипывал.

Пока поили коней на дорогу, Мирза Джалал философствовал с весьма мрачным лицом:

—  Куда мы поедем? Нас двое, — он явно игнорировал своего привратника... — У нас с вами маленькие, слабенькие револьверы. У разбойника винтовки, у разбойника наточенные сабли, у раз­бойника маузеры. А еще есть Одноглазый. Он охотится на ту же дичь, что и  мы.  Уважаемый  Микаил-ага,  случай  показал  ваши достоинства. Вы даже глазом не моргнули при виде оскала ханум Смерти. Едва ли найдется еще случай показать храбрость в другом месте такой коварной госпоже. Или вы хотите попасть в её возлюбленные... бр... обнимать кости во мраке могилы...

—  По коням!

Нет,   Микаил-ага   легкомыслен. Он молод и чересчур   упрям. У него длинное лицо и подбородок выступает. А кому неизвестно, что такие лица указывают на решительный, склонный к опрометчивым поступкам характер. И еще на прямоту. А на Востоке прямота часто ведет к гибели. На Востоке предпочтительна хитрость, утонченная изворотливость. Миканл-ага — крепкая жила. Посмот­рите на его крепкие плечи. У него маленькие уши, прижатые к голове по-волчьи — тоже признак жестокого нрава. С виду мягкий, добрый, на самом деле злой, упрямый. Вот он вцепился зубами в мундштук трубки так, что скулы побелели. Кто курит трубку?  Персы курят, тибетцы курят. Но знает ли Микаил-ага свой недо­статок — упрямство. Нет, собственный запах человеку неизвестен.

Они уже спускались по каменистому крутому склону горы, столь поэтично названной — Лицо Солнца. Подковы, скрежеща, скользили по крутой тропинке. Приходилось откидываться в седле к самому крупу коня, так обрывисто спускалась дорожка к бело­му от пены, сверкающему на галечных перекатах Зарафшану.

А Мирза Джалал все еще не решил: ехать или поворачивать обратно. От мрачных мыслей его не отвлекало ни синее, удиви­тельно чистое небо, подпираемое вершинами ослепительной белиз­ны, ни долина с голубыми жилками рек и речек, ни нежнейшая зелень густых садов, лестницей спускающихся круто вниз, пи све­жесть горного ветра, ни... Да мало ли чем кухистанские горы пленяют взор путника, едущего на коне отличных статей в удобном седле. Нет, можно быть очень большим философом и все же испы­тывать холодный озноб в спине, когда её касается рука ангела Азраила.

—  Нет, боже правый, мы ее найдем! Надо найти, — все твер­дил, словно в беспамятстве, Ишикоч. — Микаил-ага, мы найдем ее! Ее надо найти.

Ишикоч бормотал всю дорогу на спуске к переправе. Он пер­вый без колебаний заставил своего немудреного конька кинуться в стремнину Зарафшана и первый, промокший с головы до ног в ледяной мутной воде, выбрался на галечную отмель пенджикентского берега.

Ишикоч встретил путников после трудной переправы бодрым возгласом:

—  Смелее! Грейтесь на солнышке. Радуйтесь! Нас не утащила сумасшедшая река!

Он расхохотался, видя, как Мирза Джалал принялся выжимать воду из бороды. Но смеялся он так, будто скрипели ржавые петли ворот курганчи, при которых он состоял столько лет в должности «Открой Дверь!».

Смехом этим маленький самаркандец как бы прощался с Мир­за Джалалом и домуллой. Он погнал вверх по обрыву своего конь­ка, не дождавшись, когда обсохла его одежда.

Вечером выяснилось, что неутомимый Ишикоч исчез, никого не предупредив, ничего не сказав.

СВАДЬБА КУМЫРБЕКА

                                        Не будь    беспечен!..    Смерть   схватит за

                                         ворот.

                                                                  Кааны

                                         Он бросал свои    нечистые взоры   

                                         на пре­красный Бадахшан.

                                                        Рудаки

Лесорубы-угольщики — народ черноликий, чернорукий. На чер­ную жизнь угольщика обрек сам аллах, когда определил сына Адама жечь уголь для людей. Без угля не обойтись. И в сандал надобен уголь, и в самовар, и мало куда ещё.

Уголь жгут в горах Магнана из арчи. Сводят испокон веков арчовые леса на склонах гор. Так приказал пророк Дауд—Давид, святой мазар которого на горе Аксай, что у Самарканда. Дауд покровитель кузнецов, а кузнец без хорошего древесного утят даже подковного гвоздя не выкует. И потому угольщики всегда в чести у кузнецов, хоть и чернолики. За черные лица, за грубую обожженную и продымленную кожу, наверно, и выбрал их себе в джигиты господин датхо — племянник ишана чуянтепинского Зухура. Среди угольщиков и грамотных не водилось. Где научишь­ся грамоте, когда и зиму и лето все в горах? В родной кишлак и не сходишь. Так и рассказывали, что, когда датхо поднял знамя газавата, он раздал оружие угольщикам двух своих горных арте­лей и сказал им: «Придут черти со звездой во лбу, зайдут в ваши дома в кишлаке и вместо вас будут спать с вашими женами». Черноликие угольщики всю жизнь вдали от кишлака, от женской ласки, услышав такое, взъярились. Отличные воины получились в отряде датхо, во всем послушные, охочие на драки.