Перешагни бездну

— Вижу. Очень хочется. Ну, так я вам помогу, но сначала… Что в сундуке? Деньги? Золото? Золотой песочек? А?

— Планы разработки полезных ископаемых, то есть геологические запасы золота, нефти, драгоценных камней. Недаром я облазил все Кызылкумы. Топографическая съемка. Опознавательные знаки.

— Не понимаю.

— Боже правый! Бумаги дороже золота, дороже денег!

Он видел, впрочем, что Бош-хатын отлично разбирается и сама во всем этом.

— Сколько заплатят за… бумажки в сундуке? — спросила она, прикидываясь равнодушной.

— Кто?

— Ну эти, ференги. Разные французы, англичане.

— Если бы вернулись эмирские времена, концессия оценивалась бы в миллионы, во много миллионов.

— Ну, а если времена не вернутся? Что дадут за бумажки советские власти? — Бош-хатын рассуждала вполне трезво. Она не очень-то верила в победу Алимхана.

— Боже правый! Откуда мне знать? Одно скажу — Советская власть за такие документы сделает любого знатным и уважаемым до скончания жизни.

— Ага, хитрец хитрецов! Вот мы и договорились!

— Боже правый! Яснее ясного — вам, госпожа, надобны денежки, что лежат на эмирских счетах, а мне… ну, а мне бумаги, что в сундуке. Чего проще. По рукам, что ли!

— Клянусь, хитрейший из всех хитрецов, смелый вы человек. А теперь, господин Как Вас Там, вот вам хорошая плотная бумага, глянцевая бумага. Писать бы на ней священное писание! Возьмите да перепишите сами — тут никому из дворцовых писарей доверять не стоит, — перепишите все письма и доверенности, которые продиктовали мои благородные уста, да так, чтобы ни эмир, ни его французская красотка не могли получить без меня ни одной гинеи. А я пойду да поразмыслю обо всем, чего вы тут мне наговорили. Возможно, я надумаю послать вас в Женив. Давно мне надо владеть всем, что лежит на банковских счетах. Не знаю, стоят ли чего бумажки в сундуке, но деньги на банковских счетах стоят того, чего стоят. Ну, а раз вам, господин Как Вас Там, понадобились бумаги в сундуке, так и быть, дам вам доверенность и на сундук. Садитесь и переписывайте да покрасивее. Я уж вижу, хоть вы и русский и кяфир, а почерк у вас лучше, чем у любого калаифаттинского мирзы. Перепишите — я вас позову, приложу к письмам печать и поезжайте в Женив и еще куда нужно. А пока вы не напишете, никуда отсюда не пойдете! — закончила она неожиданно с угрозой.

Бош-хатын вышла. Скоро Молиару надоело писать: пальцы его задеревенели, в ногах от долгого сидения на мягком персидском ковре началось покалывание. Он встал, размялся и, вроде невзначай, подошел к приоткрытой двери. Когда и кто ее приоткрыл, он не заметил. Во время их разговора с Бош-хатын он твердо знал — дверь была заперта.

Теперь он видел соседнюю михманхану во всем парадном убранстве шелков и ковров, озаренную ярким пянджширским солнцем, и сидящего там человека, весьма крупного, Молиар сказал бы даже, грубого телосложения, с клочковатой цвета ржавчины бороденкой. Человек походил на корявый замшелый пень.

Снова заныло в желудке у Молиара. И ему пришли на ум рассказы, которые он слышал про Кала-и-Фатту в кабульском караван-сарае от подметальщика.

«Человечина там идет по две медных пара за голову, — хихикал словоохотливый подметальщик. — Алимхан придерживается своих варварских бухарских порядков. Подмигнет тиран-эмир, и его палачи набрасываются на жертву, раздирают ее, таща друг к другу железными своими руками, в ярости отгрызают нос и уши, глотают, захлебываясь горячей кровью, разрывают волчьими зубами члены тела жертвы, пожирая мясо еще у живого, дико вопящего человека… Людоеды! Пища волка из мяса и крови!»

«Этот „корявый пень“ в той михманхане из палачей, — бормотал Молиар. — Дела все хуже и хуже. Где же Моника? Где они ее прячут? Старуха так ничего о ней и не сказала… Одно очевидно: ее нет в Кала-и-Фатту. Говорят, постарайся выиграть и в неудаче! Эй, Открой Дверь! Так тебя прозвали, дорогой? Давайте откроем двери тайны. Во что бы то ни стало надо вырвать тайну у Бош-хатын».

Молиар постарался взять себя в руки. Он сел и закончил переписку бумаг. Его отвели к эмирше, и он прочитал письма вслух три раза. Бош-хатын извлекла из бархатного кошелька медную печатку и долго вертела ее над письмами, прежде чем припечатала их.

— Госпожа, чтобы ехать за границу, в Женив, нужно еще одно.

— Что?

— Там — должны же вы знать — надо иметь доказательство. Пусть дочь их высочества напишет письмо.

— Кто? Кто? Ага, вы про ту Монику? Что вы болтаете?

— Я говорю дело. Она наследница эмира. Без ее письма не поверят.

— Она не может написать.

— Боже правый! Что с ней?

— Ого! И вам эта девка понадобилась?

— Где она?

— Ее здесь нет. Говорю вам, ее так и не привезли сюда. Ее нет в Кала-и-Фатту. Была бы она здесь, я бы знала, что с ней сделать.

— Где она? Ведь… ведь нам нужна ее подпись.

— Не обязательно. Ее инглизы увезли к Ага Хану, в Европу. Поедете в Женив, там, наверное, знают. Значит, вы едете. А теперь слушайте, господин Как Вас Там. Слушайте внимательно.

— Наше дело повиноваться. — Лицо Молиара сморщилось. Казалось, маленький самаркандец вот-вот заплачет.