Перешагни бездну

— Здесь нет людей. А там гепарды, живые. Два ручных зверя. Прислал читральский низам… Взятка, чтобы я попросила за него у Ага Хана. Какой-то проступок и серьезный. Но с гепардами осторожней, кто их знает. То смирно мурлыкают, то шипят и огрызаются. А глазищи! Ночью снятся.

Зеленые, светившиеся фонариками глаза гепардов тоже не нравились доктору Бадме. Но он не отвел взгляда и не отводил в течение всей беседы.

— Такой вид у кошечек, точно подслушивают и все понимают, — пробормотал доктор.

— Тут все подслушивают. Но по-французски не понимают — никто, решительно никто, говорите, что угодно. Но хоть изредка произносите хоть два-три слова по-персидски или по-узбекски. А теперь вот посмотрите. Что вы скажете? — Она пододвинула доктору изящно запечатанный свиток и уже громче проговорила: — Пощупайте мне пульс. Не правда ли, ускоренный. Ах, доктор, у меня, вероятно, жар, настоящая горячка. У меня ужасно голова болит… Да разверните же свиток. Тут есть от чего голове разболеться. Доктор, милый, дайте мне такого лекарства, чтобы душу успокоить и чтобы головную боль унять… Замбарак, Гульаин, что вам тут нужно? Я сказала: не заходите, пока не позову… — Последние слова относились к девушкам-горянкам, непонятно как оказавшимся за большущим, облицованным пластинками цветной жести сундуком. — Убирайтесь, вы мешаете доктору лечить меня! — Моника тихо продолжала: — Такие преданные подружки, и, быть может, тут все такие — уже точат ножики… Помогите, доктор! Меня убьют! — Она схватила руку Бадмы и прильнула к ней щекой.

В ужасном волнении девушка развернула свиток и протянула доктору:

— Картинка? Та миниатюра?

— Смотрите! Смотрите! Это знак… ее знак! Приговор! Это от той… от Гвендолен! О, она подает весть… Напоминает о себе!

Доктор знал о миниатюре из «Бабур-намэ» — Моника уже нашла случай и рассказала ему о страшной детали старинного рисунка средневекового художника, который изобразил с натуралистическим искусством момент, когда гаремные служители с равнодушными тупыми лицами хладнокровно отрезают головы гаремным красавицам в крепости Менге в момент штурма ее войсками Бабура.

Бадма помрачнел. Он не стал разуверять расстроенную Монику, что это простое совпадение. Он слишком хорошо знал и мисс Гвендолен и методы Англо-Индийского департамента. Одно было загадочно, зачем понадобилось англичанке предостерегать девушку, настораживать ее? Гораздо проще было бы нанести удар неожиданно и так устранить ее. Или мисс Гвендолен еще рассчитывала запугать невесту Живого Бога и заставить ее служить британским планам? Вероятно, Ага Хан и не подозревал, что делает в Мастудже его именем его божественная невеста. Но не исключено также, что Живой Бог втайне рассчитывал руками Моники проводить независимо от Англо-Индийского департамента свою самостоятельную политику.

И в том и в другом случае Моника была жертвой. И что ей грозила опасность, и смертельная притом, не вызывало сомнений.

— Как к тебе попала эта картинка? — спросил, поморщившись, доктор Бадма.

— Привез гонец из Хасанабада. Вы знаете — гонцы с подарками приезжают чуть ли не ежедневно. Этот — его зовут Бхат, раджпут, — он приезжает не первый раз. Отчаянный. С ним моя мегера-домоправительница отсылает донесения… Ездит в любую погоду. Он привез молитву на бумажке, серебряную банку с вареньем из мадждадийя, семицветный сосуд для благовоний. Ну и эту… эту гадость…

— Ты… ты ела варенье? — спросил доктор Бадма. В тоне его прозвучал такой испуг, что Моника с чувством признательности посмотрела на него и живо заметила:

— О, нет. Я посмотрела на картинку, и мне сделалось нехорошо. И я подумала… Но вы думаете?

— Сейчас можно ждать чего угодно. — Бадма осторожно повертел и баночку и семицветный сосуд, открыл и то и другое и осторожно понюхал. — Да, слишком много неприятностей натворила господам англичанам в Мастудже госпожа Белая Змея, чтобы они там у себя, в пешаверском бунгало, могли спать спокойно, да и Ага Хан…

— Нет, нет. Старичок ни при чем… Он очарован и… и меня лелеет и балует. Он не способен на такое… злодейство.

— Предположим. Но мы в Азии, да еще древней, а здесь и не такое возможно… — Он постучал пальцами по миниатюре, и она с легким шелестом, похожим на шипение, свернулась в тугой свиток. — Где тот, кто привез все это? Как могла попасть в подарки эта штука?

— Где Бхат? Он из рода Ага Хана, то есть из его касты. Он уже пять раз в холод и вьюгу приезжал. Бхат безропотный, верный пес Ага Хана.

— Дай-ка мне молитву твоего старичка… достопочтенного твоего нареченного.

Протянув сложенный листочек, Моника покраснела.

— Вы… вы меня упрекаете.

— Шучу… шучу. Гм… Очень интересно! А ты читала молитву?

— Нет, я присылаемых им молитв не читаю. Я плохо разбираю урду. Я еще не выучила…

— А вот в эту молитву надо было хоть заглянуть. Здесь не только на урду, здесь и на обыкновенном английском есть приписочка. И приятный женский почерк!

— Где? Где?

Внизу под текстом молитвы имелась приписка: