— Зачем так говоришь? — рассердился Никоян. — Разве человек человека может бросить?
— Не донесешь меня…
— Донесу!
Снова мина. Взорвалась впереди. Никоян успел заслонить собой Васютина. Его тело, пробитое кусками рваного железа, дернулось и ослабло. Василий отказывался верить, что тот убит. Нет! Это было бы слишком жестоко.
— Сурен!
Молчит Никоян. Не шевелится.
— Сурен!
Никакого ответа.
— Суре-эн!..
А собирался воспитывать после войны, учить уму-разуму. Хотели вместе в Армению съездить. Как же писать теперь туда жене и детям о том, что случилось? Говорил, бывало: «Моя Араксия любое испытание выдержит». Выдержит ли это?..
Много лет спустя старший сын Никояна Генрих Суренович писал друзьям:
«Мой отец очень любил рисовать (у нас поныне сохранились некоторые папины фронтовые рисунки) и в мои детские годы внушил эту любовь мне. Поэтому в 1956 году я поступил в Ленинградское высшее художественно-промышленное училище… После окончания его работал в армянском филиале всесоюзного Научно-исследовательского института технической эстетики. С 1970 года по конкурсу исполняю обязанности доцента при кафедре… Младший брат стал инженером.
И то, что мы в те трудные и голодные годы выжили, а в дальнейшем получили высшее образование, заслуга нашего отца. В нашем воспитании он принимал участие своими письмами с фронта. Он и теперь направляет наши поступки в нужное русло своими дневниками…»
Так Сурен Амазаспович и после смерти остался воспитателем.
Маршал Рокоссовский пристально следил за действиями комсомольцев бригады. Молоды они были, но до чего бесстрашны! Какой высокой ценой платили за освобождение родной земли! Жизнями своими…
Личный состав 172-го гвардейского стрелкового полка переправлялся на левый берег Вислы. Под Демблином несколько амфибий с людьми неожиданно сели на мель. Противник открыл по реке ураганный огонь. Что тут делать? Оставаться на машинах, которые стали неподвижными мишенями, значило подвергаться опасности. И прыгать в бурлящую воду опасно — утонешь.
К счастью, подоспели саперы. Их маленькие юркие лодки подскакивали к амфибиям, забирали оттуда людей и переправляли на землю. Гитлеровцы усилили стрельбу. Одна лодка перевернулась, вторая, третья… Появились раненые.
В такой кутерьме трудно было что-нибудь разобрать. Однако комсомольцы продолжали действовать четко, слаженно. И тут загудели бомбардировщики. Раздался предупреждающий крик:
— Воздух!
Захлопали наши зенитки. Не обращая на них внимания, «юнкерсы» разворачивались над рекой, готовились бомбить беспомощных людей.
Денин высаживал на берег группу за группой. Виртуозно управлял лодкой. Направляясь в очередной рейс, поднял голову и увидел летящие на него бомбы. «Одна наверняка моя», — подумал он. Сразу прыгнул в воду как можно глубже. Ударил взрыв. Будто оглушенная динамитом рыба, всплыл он на поверхность. Чуть пришел в себя и обнаружил, что лодки на прежнем месте нет. Вместо нее — одни щепки.
До берега оставались считанные метры, да сил не было. Кое-как добрался до твердой почвы, повалился на бок. Но едва отдышался, тут же встал, прыгнул в другую лодку и погнал ее к амфибиям. Сделал еще четыре рейса, пока снова не налетели вражеские самолеты. Опять рухнули вниз бомбы.
На самой середине реки кто-то крикнул Денину:
— Борт пробит!
И в самом деле лодку заливало. Денин быстро стянул с себя гимнастерку, кое-как заделал пробоину. Спас пассажиров. Сколько раз казалось ему: все, выдохся. Однако стоило посмотреть на красноармейцев, метавшихся на обстреливаемых машинах, как откуда-то брались новые силы. Люди нуждались в нем, и он спешил им навстречу.
Глава одиннадцатая
Безбрежны поля Белоруссии, Польши, Прибалтики. Было где развернуться танкам-тральщикам.
Под Белостоком 40-й инженерно-танковый полк имел самостоятельную задачу. Он должен был прорваться через передние рубежи обороны гитлеровцев и протралить подступы к городу. Особенно входы.
Фашисты боялись тральщиков больше всех боевых машин. Засядут в окопы, выставят ручные пулеметы «машингеверы». Перед ними — минные полосы, которые не преодолеть ни танкам, ни пехоте. И вдруг мчатся на них причудливые машины. Вроде бы такие же танки, к каким привыкли, но перед лобовой броней катится каток защитный. Колючий, словно обернутый в шкуру гигантского ежа. Колючки металлические, в землю впиваются, любую мину достают, разрывают ее, если сама не разорвется на части. Несутся танки-тральщики на предельной скорости, утюжат вражеские окопы, бьют из орудий, строчат из пулеметов. Куда от них укроешься?
Как-то в танк-тральщик младшего лейтенанта Болотникова попал немецкий снаряд. Ободренные этой удачей, гитлеровцы открыли из окопов сильный огонь. Экипаж оборонялся, но силы были неравные.
Тогда на помощь танкистам пришел сапер Григорьев — запалил дымовую шашку. Густая пелена дыма укрыла боевую машину. Гитлеровцы не могли разглядеть ее, пошли наугад. Потом подозрительно притихли. Ну так и есть — группу автоматчиков послали.
Их увидел комсомолец сквозь редеющий дым. Предупредил своих:
— Немцы!