Пересменок. Повесть о советском детстве

Лукавая Лида обычно уверяет, будто я посвежел и стал похож на «хорошего мальчика». В крайнем случае, когда уж совсем обкорнают, она вздохнет: «Веселенькая прическа получилась…» Но стричься все равно надо. Я же не Робинзон Крузо, чтобы ходить косматым. Даже граф Монте-Кристо, едва сбежав из замка Иф, еще не выкопав клад, сразу подстригся и сбрил бороду…

– Не бойся, – успокоила парикмахерша, заметив мое горькое томление. – Больно не будет!

– Я и не боюсь.

– Вижу. Чик-чик, и всё! – Она накинула мне на плечи видавшую виды простынку и взъерошила мои волосы. – Как будем стричься? Опять под скобку? А может, пофасоним? Ты паренек модный! Хочешь так же? – Мастерица показала на фотографию хорового мальчика.

– Нет, под полубокс.

– Тебе не пойдет!

– Так надо…

– Боксер, что ли?

– Угу.

– У нас тут, в церкви тренируешься? – она железной расческой, больно дергая, стала распрямлять мои волосы, которые в последнее время начали виться.

– Угу… – морщась, соврал я. – Второй юношеский.

– Хорошее дело! Мужчина должен уметь постоять за себя. Хулиганья у нас тут развелось. Домой с работы идешь и оглядываешься.

– А вы где живете?

– На Хапиловке. Жила. Улучшились. Теперь час до работы еду.

Парикмахерша взяла с полки черную электрическую машинку и поменяла насадку, как зубной врач меняет сверла в бормашине.

– Знаешь Хапиловку?

– Еще бы… Только что оттуда! А это не ваши дома заколоченные стоят?

– Наши, – вздохнула она, примериваясь к моему заросшему затылку.

– Пес тоже ваш?

– Нет, соседский. Дружок. Так и сидит?

– Лежит.

– Воет?

– Молчит.

– Видно, уже осип. Вот беда! Жалко бедолагу. Но и соседей понять можно. Как его в новую квартиру взять? Он же дворовый. Может, все-таки под скобку? У тебя лицо круглое, как у Колобка, полубокс не твой стиль.

– Полубокс. Мы на юг едем.

– Ну, смотри – я предупредила! – И она включила машинку, завывшую, точно отцовская электробритва «Харьков». – Не тряси ногами! За тобой черти, что ли, гнались?

«Хуже!» – подумал я, вспоминая, как сел на лавку, едва втиснувшись между двумя хулиганами, все-таки выследившими меня.

Серый отобрал мой газетный сверток, размотал и достал оттуда еще теплые жареные ломти. Один протянул «морячку», а другим захрустел сам, жмурясь от удовольствия.

– Вкусно! Моя бабка пересушивает, а твоя в самый раз делает! С мякишем, – громко чавкая, признался он. – Как тебе, Корень?

– Да, шамовка ничтяк! – согласился «морячок», он нанизал хлеб на финку и равномерно обкусывал его с разных сторон. – Тебя как, внучек, звать-то?

– Юра.

– Хорошее имя. Ну и про что тебя, Юра, легавый спрашивал?

– Про разное… Про вас спрашивал… Кто вы такие и чего от меня хотели.

– И что ты ответил?

– Ответил: ничего… Сказал, мы просто разговаривали…

– Не раскололся?

– Нет.

– Точно?

– Точно.

– А откуда ты этого мильтона знаешь?

– Он наш участковый. В общежитие к нам ходит.

– Молодец! – вдруг хлопнул меня по плечу «второгодник». – Надежный ты пацан! Мы видели, как он тебя колол. А ты кремень! И запомни: если к тебе тут кто-нибудь подвалит, говори: «Отзынь! А то будете иметь дело с Корнем и Серым». Сразу отвянут. Понял? Хлебушка тебе оставить?

– Не надо, я наелся.

– Молоток, скоро кувалдой станешь! Только не коси под американца! Не любим, – душевно попросил «морячок», доедая ситник.

– Под какого американца?

– В Буденновке бугры живут. На черных тачках катаются. Пацанята у них с гонором, как фирмачи. Мы их американцами зовем. Если попадаются, учим жизни. Понял? Мы-то думали сначала, ты оттуда! – Серый махнул в сторону поселка.

– Нет, я в Рыкунове переулке живу, в маргариновом общежитии.

– Значит, Сашку Сталина знаешь?

– Конечно, он в моем классе учится.

– Сталин – наш кореш! Привет ему с кисточкой! А чего ты дергаешься?

– Я же говорю… в парикмахерскую очередь занял.

– Так чего ж ты молчал? Дуй!

Выбегая из бабушкиного двора, я увидел, что курилка забита учениками школы шоферов, все они жадно дымили, пользуясь перерывом в занятиях, и шумная толпа тонула в сизом мареве.

…Треск машинки оборвался. Парикмахерша раскрыла лезвие и, скрежеща по волосам, подбрила мне затылок и виски.

– Вполне! Думала, будет хуже, – сама себя похвалила она.

Я глянул в зеркало и обомлел: на меня глядел какой-то незнакомый круглолицый парубок с кружком волос на самой макушке, как у кузнеца Вакулы в фильме «Вечера на хуторе близ Диканьки». Ужас! По-всякому меня в жизни оболванивали, но таким идиотом я еще никогда не выглядел! Пока я приходил в себя, прикидывая, как, вернувшись домой, срежу ножницами эту волосяную тюбетейку на голове, парикмахерша схватила пульверизатор, пискнула несколько раз «грушей» и пустила в меня удушливое одеколонное облако.

– Не-ет… – взмолился я, чуть не плача, но было поздно.

– В чем дело? – удивилась она, продолжая орошать мою несчастную голову.

– У меня только шестнадцать копеек!

– Ничего страшного! Четыре копейки в следующий раз отдашь. От такого красавца должно хорошо пахнуть. Женщина носом любит!

И это они называют «хорошо пахнуть»? Карбид, пузырящийся в луже, воняет гораздо приятнее. Срочно в душ, на маргариновый завод, смыть с себя всю эту гадость соапстоком!