Пересменок. Повесть о советском детстве

Все поснимали галстуки и как сумасшедшие начали ставить автографы. Я тоже, конечно, не удержался, и теперь мой галстук похож на обои вокруг общего телефона, где пестрят, налезая друг на друга, имена и фамилии тех, кто звонил и спрашивал жильцов в их отсутствие. Лиде я пока об этом не сказал. Зачем? Еще успею получить по лбу и выслушать повесть о том, как берегли пионерские галстуки до войны. Впрочем, выкручусь. Галстук стоит всего 58 копеек. Приходишь в пионерскую комнату к старшему вожатому Алику, честно признаешься, что прожег дыру в шелке, когда гладил его перегретым утюгом, оставляешь деньги и буквально на следующий день забираешь свежий, без единой морщинки и помарки галстук. Однако Алик, перед тем как отдать обновку, всегда спрашивает: «А скажи-ка, юный ленинец, что символизируют три конца пионерского галстука?» Ответ известен: острые углы – комсомол и пионерия, а тупая вершина – это наша партия. Если кто-то не знает таких простых вещей, Алик, наградив невежду звонким щелбаном, галстук все-таки отдает: без него пионера просто не пустят в школу. С девчонками-дежурными на входе еще можно договориться, но если на посту Клавдия Савельевна…

…Из секции электроигрушек слышался стрекот тракторов, экскаваторов, грузовиков, танков, луноходов… Над прилавком с детским оружием вился сизый пороховой дым и доносились хлопки пистонов, словно там шел самый настоящий бой. Мимо промчалась знакомая нам колхозница с сумками через плечо, она озиралась, жалобно повторяя:

– Люди добрые, а где же тут паровозики?

– Может, зайдем в спорттовары? – осторожно предложил я.

– Зачем?

– Маску посмотрим…

– Старую надо было беречь! И нечего смотреть. Не затем приехали.

– Ты обещала! – напомнил я.

– Если останутся деньги, тогда… может быть…

Это был жестокий отказ, так как у Лиды в магазинах деньги никогда не оставались, они жгли ей руки и даже карманы. Ну вот, так всегда… А ехать на море без маски бессмысленно. Может, внезапно заболеть? Сказать, что колет и отдает в правую часть живота… Сразу заподозрят гнойный аппендицит, с которым отпускать ребенка к морю никак нельзя. Вот уж они побегают, сдавая мой билет! Но тогда получится как в поговорке: «Выколю себе глаз, чтобы у тещи зять был кривой». Я представил себе Тимофеича и Башашкина, как они оба приходят в гости к бабушке Мане с черными пиратскими повязками на лице, и мне стало смешно.

– Ты чего улыбаешься? – подозрительно спросила Лида. – У меня помада смазалась? Где?

– Радуюсь, что народу мало! – ответил я, уворачиваясь от пузатого грузина в огромной кепке-аэродроме. Под мышками он нес, как арбузы, два глобуса.

– Где же тут у них одежда для подростков? – беспомощно оглянулась маман и посмотрела на огромные часы в виде избушки, висевшие над залом. – Господи, скоро народ с работы пойдет – надо торопиться!

– По-моему, в прошлый раз мы были там! – Я махнул рукой налево.

– Где? В секции детской одежды? Для тебя там уже ничего не подберешь.

– Ну, нет и не надо…

– Как не надо? Молчи, оборванец! Я не виновата, что ты растешь как бамбук.

Она вдруг бросилась наперерез ненатуральной блондинке в синем халате с большим значком на груди – «ДМ».

– Извините, товарищ продавец!

– Я товаровед, – строго поправила блондинка.

– Простите, товарищ товаровед, где у вас можно мальчика приодеть?

– Мальчика? – Она посмотрела так, точно заподозрила во мне переодетую девочку, как в фильме «Остров сокровищ». – Тринадцать?

– Двенадцать.

– …и девять месяцев! – солидно добавил я.

– Ах, ну если «и девять месяцев», то вам на самый верх, а там направо.

– Спасибо!

– Торопитесь! До обеда были чешские курточки как раз на вашего… акселерата.

– Ой, огромное спасибо! Летим!

– Что такое акселерат? – уточнил я на бегу.

– Переросток, – ответила Лида, пробиваясь сквозь толпу покупателей.

– А по-русски нельзя было сказать?

– По-русски обидно выходит. Акселерат – даже красиво.

– А дегенерат – тоже красиво?

– Где ты только таких слов нахватался?

– В школе.

Навстречу нам попался похожий на Хоттабыча старик в полосатом халате, тюбетейке и мягких сапогах. Он, словно спящего ребенка, нес на руках ушастого плюшевого зайца вроде Степашки. Я вообразил, как Хоттабыч сейчас выдернет из бороды волосок, дунет-плюнет – и «Детский мир» в миг опустеет, как площадь Дзержинского перед приездом Андропова. Но Хоттабыч искал туалет.

Мы поднялись сначала на эскалаторе, таком же, как в метро, только покороче, а потом бегом одолели еще несколько маршей. Если сейчас какой-нибудь мальчик стоит с мамой на остановке возле Политехнического музея и смотрит на «Детский мир», то я кажусь ему муравьем, черной точкой на одном из лестничных зигзагов, виднеющихся в огромных окнах.