Пересмешник

Беласко смотрел на меня с легким любопытством. Наконец он спросил:

– Это и есть книги?

– Да.

Он взял одну, провел пальцем по запылившейся обложке.

– Никогда про такое не слышал.

– Давай заберем кошку и отнесем их ко мне в камеру, – сказал я.

– Ага, – ответил он. – Я тебе помогу.

Мы забрали Барбоску и отнесли книги ко мне вообще без всяких трудностей.

Теперь уже совсем поздно, и Беласко вернулся к себе в камеру. Сейчас я закончу писать и посмотрю книги. Я спрятал их между моим гидроматрасом и стеной, возле того места, где спит Барбоска.

День сто тридцать девятый

Я очень утомился, потому что читал почти всю прошлую ночь, а сегодня весь день работал. Но какие же замечательные книги я нашел! Мой усталый мозг постоянно занят всем тем новым, о чем я теперь могу думать.

Наверное, надо составить список моих новых книг:

«Свод законов штата Северная Каролина с изменениями и дополнениями. 1992 год»

«Столярные работы. Советы домашнему мастеру»

«Унесенные ветром»

«Библия»

«Оделовское руководство по ремонту и техобслуживанию роботов»

«Толковый словарь»

«Причины сокращения населения»

«Европа в XVIII и XIX веках»

«С рюкзаком по Каролине»

«Краткая история Соединенных Штатов»

«Давайте устроим пикник! Что можно приготовить на морском берегу»

«Искусство танца»

Я читаю исторические книги, немножко одну, немножко другую, и смотрю незнакомые слова в словаре. Теперь, когда я знаю алфавит, пользоваться им – одно удовольствие.

В исторических книгах для меня очень многое непонятно. Трудно свыкнуться с мыслью, что когда-то в мире было так много людей. В книге про историю Европы есть картинки Парижа, Берлина и Лондона. Размер домов и количество людей просто не укладывается в голове.

Иногда, когда я читаю, Барбоска запрыгивает ко мне на колени и засыпает. Мне это нравится.

День сто сорок девятый

Уже десять дней я каждую свободную минуту провожу за чтением. Никто мне не запрещает. Надзиратели не обращают внимания; скорее всего, их программа вообще не учитывает такое явление. Я даже беру с собой книгу на общественное время, и никто не замечает, что я читаю, а не смотрю фильм.

У моей синей тюремной куртки – уже заметно выгоревшей – большие карманы, и я все время ношу с собой какую-нибудь книгу поменьше. «Краткая история Соединенных Штатов» и «Причины сокращения населения» обе маленькие и хорошо влезают в карман. Я читаю их во время пятиминутных перерывов на фабрике.

«Причины сокращения населения» начинаются с фразы: «В первые тридцать лет двадцать первого века население Земли уменьшилось вдвое и продолжает сокращаться». Не знаю почему, но у меня дух захватывает, когда я читаю что-нибудь такое, о человеческой жизни вообще или о далеком прошлом.

Я не знаю, как давно был двадцать первый век, хотя понимаю: он был позже, чем восемнадцатый и девятнадцатый века, о которых говорится в исторической книжке. Но в интернате нам про «века» не говорили. Значение этого слова известно мне только из словаря. Вся человеческая история разделена на такие промежутки длиной по сто лет – по двести желтых.

Двадцать первый век был, наверное, очень давно. Хотя бы потому, что в этой книге не упоминаются роботы.

«Оделовское руководство по ремонту и техобслуживанию роботов» издано в 2135 году. Из исторических книг я знаю, что это двадцать второй век.

«Библия» начинается так: «В начале сотворил Бог небо и землю». Там не говорится, в каком веке было это начало и кто такой Бог. Я не понимаю, что такое «Библия» – историческая книга, руководство или поэзия. В ней упоминается много странных людей, и непохоже, что они были на самом деле.

Роботы в книге Одела показаны на рисунках и схемах. Это самые простые модели для сельскохозяйственных работ и учета.

«Унесенные ветром» напоминают некоторые знакомые мне фильмы. Насколько я понял, это выдуманная история. Она рассказывает про глупых людей в больших домах и про войну. Вряд ли я ее дочитаю, уж очень она длинная.

Остальные книги мне по большей части совсем непонятны, и все же они вроде бы вписываются в некую общую, смутную картину.

Больше всего мне нравится то странное чувство от чтения некоторых фраз, когда по коже бегут мурашки. Удивительно: часто это фразы, совершенно мне непонятные или вызывающие грусть. По-прежнему помню две строчки еще из моих дней в Нью-Йорке:

Жизнь моя легка в ожиданье смертного ветра,
Как перышко на ладони около глаз.

Сейчас я закончу писать дневник и вернусь к чтению. Жизнь у меня очень странная.

День сто шестьдесят девятый