Перестройка

До буя оказалось прилично. И подплывая, он почувствовал, что основательно замёрз. Ладно, сейчас коснусь и обратно. Вблизи буй оказался огромной трапецией, поросшей скользкими водорослями и мидиями. Попытка коснуться его неожиданно имела самые печальные последствия. Мощная волна бросила Ромку прямо на этот скользкий бок, густо утыканный острыми ракушками, а вторая провезла им по бую как морковкой по тёрке. Когда, наконец, удалось оттолкнуться и отплыть на безопасное расстояние, его состояние было близко к панике. Нет, от испуга он по первости даже не чувствовал боли, но сам вид исполосованных рук и груди и розовая вода вокруг вкупе с осознанием, как далеко он находится от берега, повергали в ужас. Просто чтобы забыться и не думать об этом, он рванул обратно. Всё тело саднило. На время он забыл о холоде, думая лишь о том, не истечёт ли кровью раньше, чем доберётся до отмели. Но вскоре к имеющимся проблемам добавилась новая. Холодная вода и шквалистый ветер привели к тому, что у него что-то случилось с ушами, в результате чего он перестал осознавать, где верх, а где низ, и вообще ориентироваться в пространстве. Нет, он, конечно, периодически мог видеть берег, поднимаясь над волнами, но удержать направление в сознании, пока плывёшь с опущенной в воду головой, не получалось. Чертовщина какая-то! Он гребёт из последних сил, на одной злости заставляя окоченевшее тело двигаться, а берег не приближается. Совсем. В какой-то момент неравной борьбы отчаяние и страх сменились апатией. В голову пришла ехидная мыслишка, как глупо будет спортсмену и пловцу утонуть в своём любимом Чёрном море, которому он так безоговорочно доверялся. Да ещё и ввиду берега. Ладно Мартин Иден. Тот хоть посреди океана. Мысль не вызвала никаких эмоций. Ему было безразлично. Он ещё двигался по инерции, вздымая деревенеющие руки над водой, но уже не понимал, в каком направлении плывёт. Да и плывёт ли вообще. Потом он впал в зыбкое забытьё, из которого его выдернули жёсткие сильные руки. Женькины руки. Тот вытащил его на берег. Надавал по щекам, растёр собственной тельняшкой, которую носил после службы в морской пехоте, и одел. Всё это время он приговаривал: «Ну, мудак, ну, мудак…» Затем Женька закинул его руку себе на плечи и фактически потащил к неприметному строению невдалеке. Ромка механически перебирал ногами, то и дело норовя сползти на песок. Строение оказалось небольшим пляжным барчиком, на удивление работающим и совершенно пустым по случаю непогоды. Там Женька усадил его на лавку возле стены, а сам двинулся к стойке, за которой скучал одинокий бармен. Выслушав Женьку, бармен неожиданно проворно задвигался, и уже через пару минут они вдвоём вливали в Ромку обжигающий кофе, немилосердно разбавленный коньяком. Результат не заставил себя ждать. Одеревеневшее Ромкино тело мгновенно и глубоко расслабилось, так что он безвольным кулем сполз на пол. На штанах при этом появилось большое мокрое пятно. Заострившиеся скулы слегка порозовели, а в глазах появилось осмысленное выражение. Дальше его подняли, вновь усадили на лавку и крепко накатили коньячку – уже без кофе и все вместе, включая бармена, который очень гордился тем, что спас человека прямо на рабочем месте. Ромка хоть и пришёл в себя, но мало, что соображал, мгновенно опьянев и поводя вокруг безумным взглядом. И только Женьку почти не забирало, и он, нет-нет, да приговаривал: «Ну, мудак, ну учудил…»