Перестройка

Он протянул руку, и она прильнула щекой к его ладони. И так они сидели ещё долго. А потом легли спать.

* * *

Вроде всё наладилось. Он вернулся, и, казалось, жизнь вошла в прежнюю колею. Но что-то изменилось. В их отношениях исчезло нечто незаметное, но важное. Ромка не умел сформулировать, что именно. Может быть, доверие?

Они боялись ссориться. Но поводы возникали с неприятным постоянством. А ещё он перестал быть для неё безусловным авторитетом, и его это серьёзно напрягало. Ромка как-то по умолчанию считал, что в семье должен быть один ведущий и один ведомый. И это не про лидерство, ведь если оба любят, то нет почётной и непочётной роли, это лишь вопрос распределения ответственности, не более. Он принимает стратегические решения, значит, он и несёт за них ответственность!

Вика же как-то бессознательно начала пытаться копировать родительские взаимоотношения, видя только верхушку айсберга, где мать командовала отцом, и не понимая, что в глубине всё устроено гораздо сложнее: там переплелись и любовь, и уважение, и готовность отца поступиться лидерством, которого ему с избытком хватало в реальной жизни за пределами семьи, и потребность матери в подобном самоутверждении, как компенсация собственной несостоятельности за стенами квартиры. Но главное негласное правило заключалось в том, что Зинаида Алексеевна проводила постоянную, незаметную на первый взгляд, но титаническую работу по поддержанию тепла и уюта в семье. Где всё подчинялось главной цели: муж не должен заботиться о быте – он может смело летать к звёздам или в загранкомандировки, не переживая за тылы. Интересы мужа она ставила выше своих и даже дочери, в чём, наверное, никогда не созналась бы. Но так было, и это держало их вместе, цементировало отношения, и, возможно, именно поэтому красавец-лётчик и герой, неизменно вызывавший недюжинный женский интерес, где бы ни оказался, никогда всерьёз даже не рассматривал романы на стороне. Ну, в крайнем случае, мимолётную интрижку по пьяни, если поклонница оказывалась чересчур настырной.

Всего этого Вика не понимала и не видела в силу, прежде всего, молодости и неопытности, но пыталась копировать только внешние проявления. Ромка же, в свою очередь, не делая скидку на неопытность жены, не понимая, что она только ищет своё место и в жизни, и в семье, довольно грубо обрывал подобные попытки, будучи свято уверен в собственной правоте. Ему казалось, что любовь, если она есть, автоматически должна расставить всё по своим местам и указать каждому его место в семейном котле. Эх, слишком молоды они были! И бескомпромиссны!

Ссора всё-таки случилась. Из-за какой-то мелочи, которую тут же и забыли. Но то, что старались сдерживать оба – взаимное недовольство, неудовлетворённые амбиции, накопившуюся усталость, да чёрт ещё знает что – прорвалось и, как бурный поток воды в половодье, мутный и густо замешенный с мусором, в какие-то секунды заполонило вдруг всё пространство вокруг. Они не стеснялись в выражениях! В какой-то момент с Ромкиных губ сорвалось: «Шалава!» Викины огромные зелёные глаза сузились и превратились в две полоски, в них полыхала ненависть. Она размахнулась и влепила ему звонкую пощёчину. В ушах зазвенело. Он с трудом сдержался, чтобы не ответить на автомате. «Ну, вот и всё! – пронеслось в голове извивающейся змейкой. – Теперь действительно всё!» В этот момент он её совсем не любил, а она его ненавидела! Ромка впервые принялся собирать свои вещи – прежде уходил сгоряча и в чём был. Вещей оказалось на удивление совсем немного, они все поместились в спортивную сумку и два пакета. Подарки тестя, привезённые из-за границы, он не брал.

Ромка шёл по университетской аллее от метро, нёс сумку на плече, пакеты в руках и где-то глубоко внутри себя ощущал, что на этот раз действительно всё. Стоял март месяц, дул свежий ветер, сквозь разрывы облаков проглядывало пронзительно-голубое небо. Пахло весной и надеждой. Это было иррациональное чувство – на душе одновременно и горько, и небезнадёжно. Он устал. Устал бороться. Неужели любовь – это всегда борьба?