Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании

Ответом на эти вопросы и является вся композиция предпринятого мной исследования. Первую, как бы утвердительную часть своей книги я как раз и хочу посвятить доказательству того, что перестройка, демонтаж тоталитарных основ советской, ленинско-сталинской системы соответствовал и ожиданиям, надеждам образованной России, выдающихся деятелей ее дореволюционной культуры, и ожиданиям, надеждам подавляющей части уже советской интеллигенции. Здесь я попытаюсь показать, что в самой идее гласности есть многое от того, что Семен Франк называл русским пониманием правды и истины. На мой взгляд, проект Горбачева потому и был русским национальным проектом, что соответствовал на протяжении семидесяти лет ожиданиям наиболее образованной, талантливой России. Кстати, никто из тех, кто желал демократизации советской системы и, как мог, этому способствовал, не думал о якобы существующих различиях между русскими «базовыми ценностями» и «заемными западными ценностями». Интеллигенцией социалистических стран Восточной Европы, как и советской шестидесятнической интеллигенцией двигало прежде чувство совести, чисто инстинктивное отторжение от зла, от насилия, от чудовищной, противоестественной жестокости сталинской эпохи, от многих очевидных абсурдов советской системы. В книге я пытаюсь показать то, о чем многие сегодня забыли: политика гласности, перестройка Горбачева была еще и ответом на кризис, прежде всего моральный, идеологический, который на самом деле сопровождал всю историю социализма в странах Восточной Европы. Я пытаюсь доказать, что демонтаж советской модели был не «демонтажом русского народа», как настаивают нынешние последователи Николая Данилевского, а реализацией духа, ценностей русской культуры, ее человеколюбия и свободолюбия, ее христианской православной сущности, ее потрясающего гуманизма. И в этом смысле я настаиваю на том, что перестройка Горбачева была русским проектом, ибо за ней стоял прежде всего гуманизм, пронизывающий всю русскую культуру, всю русскую общественную мысль. И восприятие советской системы, к примеру, авторами сборника «Из-под глыб» на самом деле ничем существенным не отличается от ее восприятия выдающимися деятелями русской литературы и русской общественной мысли, оказавшимися после окончания гражданской войны в эмиграции. Кстати, сборник «Из-под глыб» – уникальный пример духовной, ценностной преемственности между русской общественной мыслью, оказавшейся после гражданской войны в эмиграции, и советской антикоммунистической интеллигенцией. И совсем не случайно Александр Солженицын свою статью «Образованщина» начинает с рассказа об основных идеях «Вех».

Кстати, мое собственное мировоззрение, мой собственный взгляд на истоки и природу советской системы, есть одно из свидетельств существования преемственности в развитии русского духа, русской общественной мысли, преемственности между тем, как видели советскую, большевистскую систему свидетели ее зарождения (речь идет о русских мыслителях начала XX века), и мы, та часть советской интеллигенции, которая в силу случая оказалась погруженной душой, мыслями в ту русскость, которую несли в себе лучшие, наиболее талантливые представители дореволюционной русской общественной мысли. Кстати, сам факт, что мы, советские люди первой половины 60-х, в данном случае я говорю о себе, восприняли правду врагов большевизма как свою личную правду, говорит о силе русского гуманистического чувства, русской любви к человеку, которая все же не угасла, несмотря на все усилия советской системы по переделке духовной природы русского человека. Такие, как я, а их было немало, кто с юности, со студенческих лет воспринимал советскую систему как нечто противоестественное, противное идеалам гуманизма, просто выражали инстинкт самосохранения нации как целостности. Не больше и не меньше.

И конечно здесь я просто был обязан показать онтологию, человеческое содержание того, что мы называем перестройкой. Я был вынужден показать то, что сегодня не принимают во внимание или преднамеренно игнорируют критики перестройки, а именно качественные различия между мировоззрением Горбачева, который, по крайней мере, в первые годы перестройки не выходил за рамки шестидесятнических требований демократизации социализма, и мировоззрением команды Ельцина, которая действительно с самого начала настаивала на полном демонтаже и советской экономики и советской политической системы. На самом деле перестройка в начале была лишь попыткой второго издания пражской весны.