Переступая грань

Чай отогрел его изнутри, смягчил пересохшее горло, унял противную, мелкую дрожь, и, засыпая снова, Женя почему-то подумал, что все будет теперь хорошо: он сумеет уговорить Таню, поздравит с восьмым классом Сашу как давно он ее не видел, - отправит их обеих на море, а когда они вернутся... Тут мысли его запутались, оборвались, и Женя уснул крепким сном - уже не больного, а выздоравливающего. Когда проснулся, стояла тихая, холодная ночь, луна светила прямо в лицо - значит, тучи рассеялись, голова была ясной и хотелось есть. "Слава тебе, Господи, - неожиданно для себя перекрестился широким, размашистым крестом Женя, - значит, до вокзала я доберусь".

На кухне было теплее. Женя сварил три яйца всмятку, опять вскипятил чай и опять сыпанул туда побольше сахару, нарезал огромными ломтями белый хлеб, намазал его густым слоем масла, наелся вдосталь и даже выпил рюмочку коньяку. Силы возвращались к нему с каждым глотком горячего чая, от коньяка, правда, чуть-чуть закачалась кухня, но, в общем, и он пошел явно на пользу.

- Пьяница, - пробормотал Женя и, не убирая ничего со стола, вернулся в комнату, задернул шторы, чтобы не мешала луна, торжественно, величаво сиявшая в чистом, спокойном небе, рухнул на диван навзничь и заснул до утра. Утром же проснулся почти здоровым.

На всякий случай опять позвонил по всем телефонам Тане.

- Она в отпуске, - доложили в больнице и поликлинике.

- Ее нет дома, - сдержанно ответила Марина Петровна.

"Ну и не надо! - лихорадочно-весело подумал Женя. - Наверное, даже к лучшему: все равно ведь по телефону ничего не объяснишь. Она должна мне поверить, простить! Какой уж тут телефон..." Мысль, что Таня от него прячется, умиляла до слез. "Девочка моя родная... Маленькая моя..."

К поезду готовился, как юнец к первому балу: начистил до блеска ботинки, вытащил с самого низу любимую Таней рубашку, долго и тщательно подбирал галстук. Брюки, поколебавшись, гладить не стал - сил не хватило, да и гладкими они были вообще-то, если не придираться. "Господи, помоги! взмолился перед уходом Женя, хотя в Бога сроду не верил. - Помоги, пожалуйста", - попросил жалобно и отправился на вокзал с громадным запасом времени.

* * *

Давно не бывал на вокзалах Женя, но в платформах, входах-выходах разобрался сразу. Курский сверкал чистотой, огромными стеклянными залами, разноцветными, заманчивыми киосками, электронными табло, но скамеек, как всегда, было удручающе мало. Женя прислонился к столбу, на котором только что перевернулись таблички и возникла вожделенная надпись "Москва Симферополь" - с номером Таниного поезда. Он вздохнул с облегчением и стал упорно ждать.

Прибывали-отбывали поезда, перрон наполнялся оживленной, шумной толпой и снова безлюдел, как песчаный берег после отлива. Женя никому не мешал люди, не глядя, ловко огибали столб, с которым он слился воедино, и ему не мешал никто: было еще слишком рано для Тани. Он даже не очень пристально всматривался, чтобы не устали глаза, когда придет его время. А когда оно подошло, когда подали фирменный, с занавесочками на окнах, состав и солидно, не спеша пошли к своим вагонам первые, предусмотрительные пассажиры, глаза его стали зоркими, как у орла, и такими же беспощадными: никто, ни один человек не прошел мимо него незамеченным.

"А вдруг она придет в последнюю минуту и я ничего не успею?" Ужасная мысль пронзила измученный мозг, мигом ослабли ноги, закружилась голова, померк белый свет. И в то же мгновение он увидел Таню, которую не видел вечность. Стройная, длинноногая, с коричневым чемоданом в руке и белой сумкой через плечо, она легко и быстро шла на высоких тоненьких каблуках прямо к нему, пока еще его не видя. Белый полотняный костюм широким поясом схватывал тонкий стан, узкий вырез открывал прелестную шею, черные блестящие волосы ровной линией касались прямых, развернутых плеч. И сияли, улыбались зеленовато-синие русалочьи глаза: Таня разговаривала с дочерью. Неизвестно где и когда загоревшая Саша, в шортах и с рюкзаком, в кроссовках, белых, с красной каймой носочках, независимо шагала рядом, с большущей сумкой и ракетками в кожаных новых чехлах. "Ах да, она же играет в теннис", - вспомнил Женя и рванулся Тане навстречу.

- Здравствуй... Давай чемодан... И ты, Сашенька, тоже, - бормотал Женя, вырывая чемодан из Таниных сильных рук, судорожно хватаясь за сумку, стараясь не замечать, как погасло сияние любимых глаз, хмурая морщинка легла между бровей, как холодно и отчужденно смотрит на него Таня.

- Вот здорово, что мы вас встретили! - возликовала Саша. - Все руки пообрывали! И главное - вроде взяли самое необходимое...

Таня молчала.

- У вас какой вагон? - спросил Женя, с облегчением переводя дух: теперь, когда он держал в руках их вещи, его не прогонят, наверное?

- Тринадцатый! - звонко расхохоталась Саша. - В самом конце! Мама все чего-то тянула, ждала отпускных... Тринадцатый, а полки - верхние, боковые. Полный атас!