– Что было? Я не помню сколько я пролежал без сознания. И чем бы это вообще закончилось, не наткнись на меня Корнил. Странность заключалась в том, что нашел он меня в нескольких километрах от горы. Как я там оказался ни он, ни я до сих пор объяснить не можем. Побитым я оказался основательно. Слышал одно время плохо, как после контузии. А так… Синяки, да ссадины. И никаких переломов, ни глубоких ран. Одно слово – чудо Господне. Несколько часов он приводил меня в себя, а потом еще полдня отпаивал каким-то горьким отваром. А потом, мы отправились с ним к горе. Сначала он меня гнал, но я проявил настойчивость, и он позволил мне идти вместе с ним. – Дед опять завздыхал тяжело. Потом сделал глоток уже остывшего чая. Сморщился, и обратился к Божедару. – Сынок, раздуй самовар, не люблю холодного чая…
Божедар схватил самовар и вышел с ним на крыльцо, а мы с дедом продолжали сидеть молча, думая каждый о своем. Тихо тикали ходики на стене, отсчитывая время. А мне почему-то в голову пришла мысль, что для Вселенной такого понятия, как «время» и вовсе не существует. Время придумали люди, чтобы хоть как-то удерживать свое сознание в придуманном им самими «здесь» и «сейчас», создавая для себя иллюзию, что хоть что-то в этом мире зависит от нас. Вскоре вернулся Божедар, неся на вытянутых руках пышущий жаром самовар. Водрузив его на стол, он вопросительно уставился на меня. Я поспешила успокоить мужа:
– Не волнуйся… Дед ничего без тебя не рассказывал.
Старик усмехнулся, глядя на нас. В его взгляде появилось некое лукавство. Будто он хотел сказать: «Эх, молодость, молодость…» Неторопливо налил себе горячего чая. И взгляд его опять стал тяжелым, устремленным куда-то, в самые глубины своей памяти.
– Мы шли не торопясь, и ничего не опасаясь. Точнее, так шел Корнил, а я уж за ним плелся. В голове было пусто и гулко, словно я только что очнулся от долгой и тяжелой болезни. Меня еще покачивало от слабости, и голова слегка кружилась, но я старался не подавать виду, чтобы Корнил не оставил меня. Уж очень мне хотелось поглядеть на то, что сумела сотворить Лада, пожертвовав собой и Василием. Ну и, конечно, что случилось с немцами, с их лабораторией. Еще на подходах мы почувствовали запах гари. Это было странно, потому что я не помнил никакого огня, или чего-нибудь такого, что могло этот огонь вызвать. Корнил, не опасаясь ничего, прямо направился к горе. То, что я там увидел поразило меня до глубины души. – Он замолчал на мгновение, а я, кажется, перестала даже дышать, не заметив, как мои пальцы вцепились до ломоты в край столешницы. Старик отхлебнул еще чая и проговорил устало. – Я не увидел ничего. То есть, конечно, гора стояла на положенном ей месте. Но от лагеря фашистов не осталось даже следа. Словно его там никогда и не было. Не было забора с колючей проволокой, не было оборудования, и не было людей. Как будто их там и вовсе никогда не было, даже следа никакого не осталось. Только на склонах горы дымились стволы сосен. Причем, горели они изнутри. А на поверхности стволов не было следов огня. Громадный камень стоял расколотый пополам. Корнил подошел к камню и зачем-то нагнулся. Когда он распрямился, в его руках был нож. Обычный нож. Я его узнал. Это был нож Лады. Я помнил его рукоятку из кости морского зверя. Все три входа в гору были напрочь завалены камнем. Ни горстки пепла, ни кусков разорванной плоти – ничего. И я до сих пор не могу объяснить того, что мы там обнаружили. Только я, наконец, понял, почему «шепот богов» до сих пор остается знанием избранных и хранится в страшной тайне.
Дед Авдей замолчал, и стал в задумчивости теребить в руках свою чашку с недопитым чаем. Божедар заговорил первым:
– Аннигиляция. Великая, используя «Шепот богов» запустила процесс аннигиляции. Поэтому вы не увидели ничего, никаких остатков от фашистского лагеря.
Дед хмыкнул.
– Ты, сынок, мне никаких умных слов не говори. Я их не знаю, да и знать не хочу. Это все придумки Кощеев. – И он проворчал. – «Аннигиляция», «шманигиляция» – суета это все и химера. А вот то, что может сотворить «шепот богов», я видел сам, своими глазами. И этим не должны владеть люди. – Он покосился на меня, и добавил, чуть извиняющимся тоном, – обычные люди. Потому что, это – конец всего, что сотворил Господь. А может и начало чего-то нового и нам непонятного, что подвластно только Творцу.
Глава 8