Переступить черту

За владельцами лимузинов появился известный футболист, защитник «Нью-йоркских гигантов» Тодд Сноу. Он обнял за плечи свою миловидную жену, модную фотомодель, и на пальце его блеснуло кольцо победителя «Суперкубка». Спортсмен занимался вместе с Кэролайн Хопкинс благотворительностью.

Аккуратист с удовлетворением вглядывался в вереницу припаркованных лимузинов, протянувшуюся вдоль Пятой авеню. Отлично, вся шайка в сборе. Ну, почти.

И наконец он перевел взгляд на гигантское окно-розетку, на высоченные каменные башни, составляющие часть фасада. При таком скоплении важных персон будет удивительно, если внутри найдется место еще и для гроба.

Джон Руни, увидев толпу перед собором, состроил презрительную гримасу. Бывший в настоящее время самым кассовым актером Голливуда, он приехал на похороны, чтобы порадовать своих фанатов. Но теперь, взглянув на алчные физиономии желающих попасть на мероприятие, он слегка испугался. Неужели ему придется стоять в проходе?

На его счастье, через главные врата впускали только самых важных персон.

Руни вышел из машины, увидел репортеров, выстроившихся по обе стороны от каменной лестницы. Ему стоило труда не обернуться на крик из толпы: «В чем дело, козлик?» — это была коронная фраза из его последнего комедийного хита. Руни вошел в храм и предъявил свое приглашение охраннику в красном мундире.

За спиной у него застрекотали, точно рой металлических сверчков, фотокамеры. Это появилась облаченная в черное мини-платье и вуальку Мерседес Фрир, двадцатилетняя поп-звезда. А следом стал подниматься по ступеням Чарли Конлан, рок-легенда 1970-х. Высокий, невозмутимый — ему было уже под шестьдесят, однако выглядел он по-прежнему прекрасно. В притворе он и Руни пожали друг другу руки. Они были знакомы: Чарли написал и исполнил три песни для детского фильма, в котором Руни блеснул в прошлом году.

— Цирк, а? — произнес Чарли своим характерным сиплым голосом. — Ты тут один из клоунов, Джонни?

— Ну, если так, то ты — инспектор манежа, — ответил Руни и усмехнулся, услышав, как опять защелкали камеры.

Толпа снова радостно завопила. Снаружи, на улице, выбиралась из своего розового «линкольна» Юджина Хамфри, ведущая популярного ток-шоу.

— Ну-ка тише, — сразу охладила она энтузиазм толпы. — Тут все же похороны, а не вручение премии. Надо и совесть знать.

Как это ни странно, толпа немедленно притихла.

— «Правило Юджины», — произнес кто-то в толпе. И похоже, сказал истинную правду.

Кэти Калвин, репортер «Нью-Йорк таймс», обернулась как раз в ту минуту, когда вдали показался катафалк. Впереди гроба медленно катили, выстроившись клином, мотоциклы нью-йоркской полиции.

Кэти показалось, что статуи собора вдруг ожили и шагнули на улицу — это перестроился и вышел на тротуар почетный караул. Катафалк остановился. Караульные торжественно выдвинули из черной машины накрытый государственным флагом гроб.

Двое агентов секретной службы вышли из толпы и вместе с караульными подняли гроб на плечи. Они взошли по ступеням, остановились прямо за бывшим президентом и его дочерью, и тут издалека донесся низкий рокот.

Миг спустя в небе показалась группа низко летящих истребителей. Неожиданно крайний истребитель нарушил строй и резко подался вверх — остальные с ревом прошли над собором в построении, которое называется «один не вернулся».

Люди, державшие на плечах гроб, подождали, когда реактивный грохот рассеется в каменном каньоне улицы, а затем внесли тело Кэролайн Хопкинс в собор.

Одинокий волынщик заиграл гимн «Милость Господня» — именно в тот миг, когда порог собора переступил бывший президент страны.

Кэти Калвин окинула взглядом толпу. Люди обнажали головы, прижимали ладони к сердцу, пели гимн. И плакали, не стыдясь слез. Но не это потрясло Кэти. Нет, больше всего удивилась она, Кэти Калвин, повидавшая все на свете женщина-репортер, когда, приложив ладонь к щеке, поняла, что тоже плачет.

Такое прощание кого угодно до слез доведет, думал Аккуратист, наблюдая за происходящим в бинокль из черного автофургона. Фургончик стоял недалеко от угла Пятьдесят первой улицы и Пятой авеню — точно по диагонали к собору, — и в течение последнего часа Аккуратист следил сквозь затемненное стекло за процессией знаменитостей и государственных сановников. Когда за бывшим президентом и его свитой закрылись двери, Аккуратист отнял бинокль от глаз и вытянул из стоявшей у его ног коробочки влажную салфетку. Он протер ею покрасневшие ладони, потом бросил скомканную салфетку на пол машины и снова взялся за бинокль.

Перед фасадом стояла цепь манхэттенских копов, по обе стороны от собора улицу перегораживали грузовики особого подразделения нью-йоркской полиции. У каждого полицейского висел на груди автомат, однако вместо того, чтобы бдительно вести наблюдение, они, сбившись в группки, пили кофе, курили и рассказывали друг другу о том, на что потратят положенные им отгулы.

«Неужели они такие болваны? — думал Аккуратист. — Да, именно такие». Мобильный телефон его ожил, как раз когда заиграл волынщик. Аккуратист положил бинокль на колени, поднес телефон к уху.