Пластинка доиграла до конца. Игла сместилась к самому центру, держатель иглы мягко поднялся за секунду до того, как она вышла бы за бороздки, и плавно отъехал на место. Ларс встал и перевернул пластинку. Он один из редких людей, кто так и не присягнул компакт-дискам и сохранил верность вертушке. Все двадцать лет, пока производители не надумали вновь начать выпускать винил, Ларс слушал старые записи. И, за редкими отступлениями, так и продолжает. В кабинете квадрофонический звук. Некоторые клиенты приходят исключительно из-за музыки. Пусть им давно не удается поработать с Ларсом, за звук они платят охотно.
– Мне кажется, нам надо заняться сексом, – говорит Нина.
– Дорогая моя, сладкая моя, милая моя, – отвечает Ларс, – мы ведь говорили об этом много раз. И ввели правила на этот счет.
– Правила придумал ты.
– Но ты с ними согласилась.
– Я притворилась, что соглашаюсь.
– Дело не в том, что у меня нет желания. Но это, как ни посмотри, все же непрофессионально. Сама знаешь, из такого смешения ролей ничего хорошего не выходит. Из всех моих клиенток это вышло удачно всего с несколькими.
– Включая меня.
– Удачным все было совсем недолго, Нина, а потом сделалось запутанно и, судя по моим ощущениям, утомительно.
– Мы много лет не пробовали.
– Думаешь, сейчас будет иначе?
– Я уверена. И я точно знаю, ты все еще считаешь меня привлекательной.
– Знать это точно ты никак не можешь.
– Конечно могу. Бента доложила, что ты говорил обо мне на тусовке после первомайской демонстрации, у Йоргена с Меттой.
– Да, в отличие от многих в нашем поколении у тебя по-прежнему и формы, и прелести, и стать… я обратил на это внимание, чего греха таить. Но все же твоя идея не кажется мне удачной.
– Предлагаю мячик для гольфа.
– Ты имеешь в виду, что я могу получить мячик, если пересплю с тобой?
– Да.
– Тогда я хочу сперва посмотреть мяч.
Нина вытаскивает мячик и показывает.
– Это не мяч для гольфа.
– Ну, для мини-гольфа.
– Эти меня не так интересуют. Разве что элитные серии.
Нина встает и подносит мячик к глазам Ларса. Поворачивает его, давая получше рассмотреть. Ларс хотел бы потрогать его, но по серьезно-торжественному выражению Нининого лица понимает, что это будет уже слишком.
– Китайский, – наконец говорит Ларс. – Не бог весть что.
– Но все же немножко?
– Самую малость.
– У тебя ведь нет такого в коллекции?
Нина бросает взгляд на коллекцию, это несколько сотен больших и маленьких мячиков. Ларс никогда не рассказывал, почему он их собирает, а Нина не спрашивала.
– Да, именно такого у меня нет, – говорит Ларс.
– Тогда я предлагаю так: ты получаешь мяч, мы имеем секс и за этот час ты берешь с меня всего двести крон.
– Нина, мне нужны деньги. Двести крон существенно меньше того, что требует моя гордость.
– Но к деньгам ты получишь еще и секс.
– Секса хочется тебе.
– Тебе тоже немножко хочется, я же вижу.
– Ниже двухсот я не опущусь.
– Хорошо. Но тогда я хочу получить действенную психологическую помощь. Тебе придется сказать что-нибудь, что мне поможет.
– Не вынимай душу, ладно?
– И мне надоел «Крафтверк».
– Ты предпочитаешь полную тишину? Будет непривычно.
– Поставь Джони Митчелл.
– Какой альбом?
– «Blue».
Ларс поднимается, находит пластинку на семиметровой, если не больше, полке, вынимает диск из конверта, ставит на вертушку, снова ложится на диван, отхлебывает из бокала с коньяком и вопросительно смотрит на Нину.
– Это ты должен говорить, – отвечает Нина.
Ларс вздыхает.
– У меня было всего три самоубийства, представляешь, Нина. У всех моих коллег цифра выше. Мне даже как-то раз подарили за это бутылку вина. В знак восхищения мной. Они скинулись на эту бутылку, представляешь? К сожалению, вино было обычное столовое, но их порыв меня тронул. С тех пор я котируюсь очень высоко. Когда обращаются за помощью ко мне, дело не кончается самоубийством.
– Очень хорошо. Но ты должен говорить обо мне, Ларс, и так, чтобы мне полегчало. Чтобы я ушла отсюда в лучшем настрое, чем пришла. Разве не в этом смысл терапии?
Ларс замолкает, молчит, собираясь с мыслями, наконец садится.