Переулки Замоскворечья

По воспоминаниям родственников, Алексей Михайлович был очень похож на своего дядю – и внешностью, и нравом. Брак родителей Ремизова оказался несчастливым. Говорят, Мария Александровна вышла замуж за Михаила Алексеевича сгоряча: из-за прежней несчастной любви. Он был вдовцом и годился молодой девушке в отцы. Тем не менее в этом неудачном браке родилось пятеро сыновей, один из которых умер в младенчестве. После рождения пятого ребенка Мария Александровна с детьми ушла от мужа и поселилась у Найденовых на положении бедной родственницы во флигеле на территории найденовской фабрики. Отец Ремизова умер в 1883 году, когда мальчику было семь лет. Изломанная судьба отразилась на характере Марии Александровны и на ее взаимоотношениях с сыновьями – Николаем, Сергеем, Виктором и Алексеем. Она мало занималась детьми. В восприятии Ремизова образ матери навсегда остался овеянным ореолом страдания. Именно она стала прототипом многих трагических героинь его раннего творчества.

В Толмачах Ремизов провел лишь самые первые годы своей жизни. За несколько лет до смерти, уже в эмиграции, Алексей Михайлович напишет автобиографическую повесть «Подстриженными глазами», в которой вспомнит и о своей малой родине: «Родился я в сердце Москвы, в Замоскворечье у Каменного «Каинова» моста, и первое, что я увидел, лунные кремлевские башни, а красный звон Ивановской колокольни – первый оклик, на который я встрепенулся. Но моя память начинается позже, когда с матерью мы переехали на Яузу, и там прошло мое детство поблизости от самого древнего московского монастыря – Андрониева»[109]. Но кажется, что и патриархальное купеческое Замоскворечье повлияло на формирование Ремизова-писателя. «Всенощные, обедни и ранние и поздние, часы великопостные, ночные приезды в наш дом чудотворных икон, ночные и дневные крестные ходы, хождения по часовням и на богомолье по святым местам, заклинание бесов в Симоновском монастыре, жития из Макарьевских четий-миней – вот моя первая грамота и наука»[110], – напишет Ремизов в своей автобиографии. Чем не описание замоскворецкой жизни – размеренной, полной христианских традиций и церковных праздников!

Алексей Михайлович Ремизов оставил богатое творческое наследие. На протяжении всей своей жизни писатель искал путь к «душе народа». Он много раз обращался к народному творчеству и порой сам не мог объяснить истоков своего особенного к нему интереса. Легенду, сказку, полузабытый обряд или быличку Ремизов называл осколками народного мифа, воскресить который – миссия писателя. Духовные ценности Алексей Михайлович искал в глубинах народного миросозерцания. Как и у других писателей XX века, неисчерпаемым источником ремизовского творчества было погружение в глубины своего «я», в собственные воспоминания. Но уникальность Ремизова в том, что он понимал память не только как реальные воспоминания, но и как глубокую прапамять о своих реинкарнациях на протяжении веков.

Пыжевский переулок

Пыжевский переулок получил свое название по фамилии стрелецкого полковника Богдана Климентьевича Пыжова. Стрелецкий приказ Пыжова находился на Большой Ордынке во второй половине XVII столетия. Стрельцы построили здесь великолепную церковь Николая Чудотворца. Здесь, в Пыжевском переулке, расположены конструкторские бюро и научно-исследовательские институты Российской академии наук. Исполинское здание Росатома южным фасадом тоже выходит в переулок. Мы не увидим на нем старинных замоскворецких особняков, но ни у кого язык не повернется сказать, что наука и все, что с ней связано, менее важны, чем история и архитектура. Пыжевский переулок не всегда был сугубо «научным», во времена Пыжова и позже он ничем не отличался от многих других замоскворецких переулков. Кстати сказать, до конца XIX века Пыжевский переулок назывался по-другому. Откроем рассказ И. А. Бунина «Чистый понедельник»:

«– Поездим еще немножко, – сказала она, – потом поедем есть последние блины к Егорову… Только не шибко, Федор, – правда?

– Слушаю-с.

– Где-то на Ордынке есть дом, где жил Грибоедов. Поедем его искать…

И мы зачем-то поехали на Ордынку, долго ездили по каким-то переулкам в садах, были в Грибоедовском переулке; но кто ж мог указать нам, в каком доме жил Грибоедов, – прохожих не было ни души, да и кому из них мог быть нужен Грибоедов?»[111]