Читаем Переулок капитана Лухманова полностью

Переулок капитана Лухманова

Владислав Крапивин , Владислав Петрович Крапивин

Маша спросила шепотом:

— И вы с ним… так и стали, да?

Удальцов покивал седой гривой:

— Так и стали… «Мой первый друг, мой друг бесценный!» Да мы все были такие, пацаны с Пристанских кварталов… Где-то вы теперь, друзья-однополчане…

Старик опять пригорюнился. Мак спросил, чтобы развеять его:

— А бабушки потом на вас долго сердились?

— Что?.. Да совсем не сердились. Они, видимо, считали, что выполнили свой воспитательский долг, а дальше… Что возьмешь с глупого мальчишки?.. Баба Люся вскоре уехала в деревню, а Эльза Яковлевна была с нами до конца. Кстати, она дотянула до девяноста трех лет. Бывало, даже в мои студенческие годы она поглядывала на мой «тотем» и напоминала: «Имей в виду, голубчик, пока ты окончательно не соскреб это клеймо, я считаю себя вправе прибегнуть в случае нужды к прежним методам…»

— Но больше не прибегала? — хихикнул Мак.

— Что ты! Мы с ней жили душа в душу. Правда, со временем у нее появился недостаток: она стала терять память и порой по нескольку раз развлекала нас одними и теми же историями из давней жизни. Впрочем, довольно интересными… Или забывала, куда спрятала какую-нибудь вещь. Я уж не говорю об очках: они у нее исчезали дюжинами. А также записные книжки, авторучки, ножницы… Попросит у меня фонарик, чтобы посветить на полках, и пиши пропало…

Когда мне было пятнадцать лет, случился в нашем деревянном доме пожар. В общем-то квартира сгорела не полностью, потом отремонтировали, но пострадало много имущества. Тете Эле удалось спасти лишь свой любимый сундучок. Она его берегла и никому не давала в него заглядывать. Она схватила сундучок, выскочила с ним на улицу… А потом всю жизнь с ним не расставалась, держала под кроватью и каждый день проверяла: там ли он…

После похорон тети Эли мы разбирали ее вещи и наконец заглянули в сундучок. Ничего таинственного в нем не было. Письма давних подруг, альбом со стихами, тетрадки с отрывочными записями, платочки, свечные огарки, томики Ахматовой и запрещенного тогда Гумилева… И вот среди книжек я нашел ту, которую потерял еще в детстве. Наверно, тетя Эля взяла ее почитать, потом сунула в сундучок и напрочь забыла о ней. А я был уверен, что книжка погибла при пожаре. Конечно, я «утянул» ее к себе… Ох, да я совсем вас заговорил! Кажется, даже самовар остыл!

Самовар не остыл. Константин Петрович принес тарелку с пирожками, чашки, ложки. Чайник с заваркой.

— Устраивайтесь, друзья…

Устроились, выпили по чашке, сжевали по пирожку. Но Мака не отпускал вопрос:

— Константин Петрович! А что за книжка была в сундуке у бабушки?

Старик глянул хитровато. Видимо, ему нравилась роль загадочного рассказчика. Ну и понятно — актер же!

— Это особая история. Из нее понятно будет, почему мы стали «корабельщиками»… Так все переплетается и находит друг друга, когда люди начинают распутывать какой-нибудь клубок… Я подумал, Мак, что твоему брату было бы интересно познакомиться со всеми этими делами. Он мне представляется весьма целеустремленной личностью…

— Еще бы! Он такой… Константин Петрович, а можно мы его приведем к вам? — заволновался Мак.

— О том и речь… Давайте договоримся так. Вы заберете в старом доме кораблик (только уже без приключений, при взрослых!), возьмете дома книгу про плавание на «Товарище», позовете Мира и явитесь ко мне. Будет о чем поговорить. «Бом-брам»?

— «Бом-брам»! — возликовал Мак.

А Маша шепотом сказала:

— Ура…

— Получится что-то вроде романа «Два капитана». Читали?

— Ну Константин Петрович… — сказал Мак.

Маша подышала виновато:

— Я кино смотрела.

— Что ж, и это неплохо… Один капитан — Дмитрий Лухманов, другой — Мирослав Рощин. Может быть, и сам когда-нибудь пойдет под парусами…

«Тьфу-тьфу-тьфу! — суеверно подумал Мак. Потому что с предстоящим плаванием было еще столько неясного. Все эти конкурсы, испытания, комиссии… Но он промолчал, чтобы не дразнить судьбу. — Ох, будет, что сегодня рассказать Миру!»