Переулок капитана Лухманова

Они пригляделись. На фоне бурых кирпичей чернело колечко с перекладинкой. Отсюда оно казалось крохотным, а на самом деле было, наверное, размером с чайное блюдце. Похоже, что его надели там на железный штырь.

— Звено от якорной цепи, — сказал Мир.

— Именно! Именно…

— Здесь в самом деле здо́рово, — признал Мак. — Будто на окраине морского порта…

— Может, как в Севастополе, — подтвердила Маша.

— Ага, почуяли! — обрадовался Дядюшка Лир.

— Просто мы раньше здесь не бывали, — объяснил Мир. — То есть бывали изредка, но не обращали внимания. Казалось, будто не на что смотреть… Потому что не знали…

— А откуда взялось кольцо? — спросил Мак.

— Внизу, у самой воды, стоит старинный дом, — приключенческим шепотом поведал Дядюшка Лир. — В нем в позапрошлом веке располагалась контора пароходства. А на задворках дома лежали морские корабельные якоря с обрывками цепей. Самый большой якорь — метра четыре длиной…

— Откуда они? — удивился Мак.

— Кто знает. Может, они с морских фрегатов, и привезли их сюда Северным путем, из Архангельска, после войны с Англией и Францией, которая была в нахимовские времена. Пристанские инженеры говорят, что эти якоря использовались при лесосплаве, когда нужно было тормозить караваны плотов… Рядом с обрывками цепей валялись отдельные звенья… Летом сорок шестого года мы прибрали одно такое колечко, чтобы превратить его в наш талисман…

— А как на стену-то прибили? — нетерпеливо спросил Мак.

— Целая история была. Недалеко отсюда, на чужом дворе, присмотрели у двухэтажного дома приставную лестницу и ночью доставили сюда. Жил в том дворе большущий кудлатый пес, мы его боялись, но он оказался добродушным существом. Преданно сопровождал нас, когда тащили лестницу туда и обратно. Вадик Саранцев предлагал бросить лестницу на полпути. Мол, жильцы сочтут это делом рук неизвестных злоумышленников. Но остальные не согласились: собаке могло попасть от хозяев за плохую караульную службу. Притащили двухэтажное сооружение снова к дому… А колечко здесь и прибили. То есть вколотили между кирпичами железный костыль и повесили кольцо, как орден…

— С тех пор так и висит? — удивилась Маша.

— Так и висит. Шесть с лишним десятков лет. А что ему сделается? Никто про него и не знает. Лишь старые тэковцы вспомнят иногда… те, кто еще остался…

— Теперь и мы будем знать, — сказал Мак, чтобы Дядюшка Лир не загрустил.

— А где те якоря? — спросил Мир. — Тоже на прежнем месте?

— Тоже, — кивнул Дядюшка Мир. — Позади старого дома. А в самом доме сейчас уже не пароходство, а Служба по наблюдению за акваторией порта и Управление подводными работами. Поднимают старые суда… Там хорошие люди работают, я с ними знаком. Они на втором этаже организовали небольшой музей, называется «Царская пристань»…

— Почему «Царская»? — разом удивились Мак и Маша.

— Ну как — почему?! Известно же, что когда отрекшегося Николая Второго с семьей перевозили из Тобольска в Екатеринбург, пароход останавливался здесь. Чтобы пересадить арестантов на поезд. Здесь начиналась ветка, ведущая на городской вокзал… Говорят, пока не подогнали вагон, царевич купался за пристанью, как раз там, где в сороковых годах купались мы…

Судьба мальчика Алеши Романова была известна всем. Помолчали. Мак недовольно спросил:

— А почему никто не знает про этот музей?

— Ну почему же никто? Кое-кто знает, на экскурсии приходят. Недавно была телепередача. Да музей-то маленький, и в нем больше не про пароходство, а про историю царской семьи. К тому же это учреждение не городское, а ведомственное. Можно сказать, полулюбительское.

— А сейчас оно открыто? — спросила Маша.

— Думаю, что да… Можно зайти, если хотите.

Маша и Мак дружно сказали, что «да». Мир подавил в себе сомнение и тоже кивнул.

Потом, после музея, когда Константин Петрович развозил ребят по домам, Мир не выдержал и сказал ему про неудачу с «Дианой». Дядюшка Лир охнул и даже вильнул рулем.

— Ты почему раньше-то молчал?

— А какая разница: раньше или потом?

— Н-ну… в общем-то да… Хотя говорят, что, чем раньше поделишься горестями, тем легче на душе.

— Да у меня с душой все в порядке… — вздохнул Мир.

И это была почти правда. Потому что, несмотря на все тревоги и огорчения, в душе пушистым клубком сидела память: «Огоньку в больнице стало легче…»

Решение

Мак не поехал домой. Он отправился к Маше: они решили продолжить свой роман про велосипед и верблюда. (Бедному папе Чешуйкину придется вечером опять везти Матвея домой.)

— Графоман! — с удовольствием сказал Мир.

— Ох, а сам-то!..

Мак знал, что, оказавшись дома, брат сразу потянется к своей тетради.

Мир стал писать.

«Музей интересный и уютный такой. Там есть модели пароходов, старые карты речных путей, корабельные фонари, спасательные круги, портреты судовладельцев… Но главная часть музея посвящена царской семье, а я не люблю Николая Второго. Не понимаю: почему его объявили святым. За что? После Кровавого воскресенья, после Цусимы и Ленского расстрела…

А еще я не могу простить ему казнь лейтенанта Шмидта.